С начала августа Людовик XIII и Ришелье мобилизуют парижан, обеспокоенные тем, что враг находится в тридцати шести лье от Лувра. 4 августа выходит ордонанс, приказывающий, «чтобы все мужчины, носящие оружие, отправлялись вербоваться к маршалу де Ля Форсу» в двадцать четыре часа. 5 августа Совет выглядит и действует как совет военный; становится известно, что граф Суассон, за неимением достаточной военной силы, не может помешать испанцам переправиться через Сомму.

Враги кардинала осыпают его упреками. «Не растерялся ли он?» (Вуатюр). Нет, даже когда замечены эскадроны разведки генерала фон Верта, не только в тридцати, а даже в пятнадцати лье от столицы, он демонстрирует пример спокойствия, сопровождаемый не только дюжиной гвардейцев, но и «всего лишь пятью-шестью дворянами». Вместе с королем он принимает меры по защите и подготовке контрнаступления. Вот несколько примеров.

5 августа: Ордонанс предписывает «пересчитать в гильдиях мужчин, способных держать оружие». 6 августа: Хозяева обязаны «отправить на вербовку в армию своих слуг». Каждый владелец кареты «должен предоставить одну лошадь со слугой или кучером». Хозяева гостиниц и дворяне, служащие королю, в независимости от квартала должны объединиться в «Пикардийскую армию, экипированную и вооруженную». 7 августа: Капитулы, коллегии, общины и монастыри должны содействовать «военным расходам» (одних молитв более недостаточно).

На улицах постоянно слышен барабанный бой. Люди вербуются в армию. Грузчики пожимают руку старому маршалу де Ля Форсу, участвовавшему еще в кампаниях Генриха IV, и говорят ему: «Да, господин маршал, я хочу пойти на войну вместе с Вами» (Таллеман де Рео). «Парижское население охвачено беспрецедентной патриотической экзальтацией» (Г. Бодинье), неизвестной со времен победы при Фонтен-Франсез (5 июня 1595 г.). Результат весьма ощутим. Только в Париже набрано 15 000 бойцов, рекрутов и добровольцев, в то время как Лонгвиль набирает в Нормандии 10 000, которые присоединяются к 35 000, набранным в Санлисе под командованием (теоретическим и весьма обманчивым) Месье, которому, к счастью, помогает граф де Суассон. Возвращаясь к словам Вуатюра, кардинал демонстрирует «осторожность, постоянство и благородство… Он не казался мне столь великим, столь торжествующим даже тогда, когда вошел в Ла-Рошель, а его поездки из дома в Арсенал кажутся мне более славными для него, чем те, которые он совершал по другую сторону гор и из которых он вернулся, взяв Пиньероль и Сузу».

Победа в который уже раз укрепит непостоянное доверие короля к своему верному подданному. 4 октября французские союзники шведы побеждают при Витстоке. В октябре и ноябре французские войска успешно сопротивляются в Сен-Жан-де-Лон (Бургундия) разношерстной армии, объединившей имперцев Галла[118], испанцев и войска герцога Карла Лотарингского. 14 ноября войска Людовика XIII занимают, наконец, Корби, блокированный ими начиная с 27 декабря.

Как описать этот тревожный год, принесший французам в целом и парижанам в частности столько ужаса и страданий, а также удовлетворение и веру в победу над Австрийским домом? Но не только этим знаменит 1636 год. В 1636 году происходит назначение архиепископа Бордо, монсеньора де Сурди, командующим под вычурным титулом «главы королевских советов и военно-морского флота». Начиная с октября он пытается отбить у испанцев Леринские острова. В этом году Ришелье передает в дар своему господину еще недостроенный роскошный Пале-Кардиналь[119]. В середине октября из-за сомнений Месье провален заговор амьенцев, в планы которых входило убийство Его Высокопреосвященства…

Наконец, в этом году случается самое парадоксальное: в то время как французы накапливают вполне законные претензии к испанцам, Пьер Корнель завершает свою трагикомедию «Сид», непревзойденный шедевр, прославляющий Испанию, страну гордости, отваги и чести.

Слабое место биографий заключается в следующем: или жизнь героя раскладывается на логические главы (пример: «Ришелье и протестанты», «Ришелье и морской флот» и т. п.), или как бы разворачивается в хронологический «фильм» с отдельными «стоп-кадрами»; и в том, и в другом случае авторы не задерживаются на годах, признанных ничем не примечательными. Считается необходимым подробно рассмотреть 1636 год, названный Бог знает почему «годом Корби» — видимо, столь значимой оказалась потеря Корби или его возврат в том же году? — а не 1635 год (начало «открытой» войны) или 1638-й (рождение будущего Людовика XIV). Это ошибка. Даже если Ришелье не мог понять этого в тот момент, год 1637-й, например, был более примечательным, более поучительным. Он показал, что война с Австрийским домом не была выиграна заранее. Конечно, Сурди отобрал у испанцев Леринские острова; конечно, кардинал де Лавалетт взял Ландреси (25 июля) и Ля-Капель (20 сентября); Шомбер стал победителем при Левкате (28 сентября), но министр-кардинал на протяжении лета в строжайшей секретности поддерживал связь с Оливаресом, в то время как весной герцог Роган вынужден был отказаться от Вальтеллины.

Во внешней политике не прошла незамеченной смерть Фердинанда II, а тем более — герцога Савойского Виктора Амадея. Эти двое всегда являлись предметом первоочередной заботы Его Высокопреосвященства. Однако французские события также вовсе не были обычными. В одном только культурном плане 1637 год был годом исключительным. Не из-за представления комедий, наивным и настойчивым создателем которых был кардинал («Большая пастораль», «Слепой из Смирны» — плоды коллективного творчества), а потому что в этот год на свет явились два несравненных шедевра: «Сид» — в январе, «Рассуждение о методе» — в июне. Вместо того чтобы быть откровенным и показать себя игроком, умеющим достойно признать свое поражение, все, что сделал Ришелье — это стал подстрекателем глупого спора о «Сиде». Этот амбициозный человек, без конца пытающийся подтвердить свою гениальность, совершил в данном случае главную ошибку своей жизни: следовало, пользуясь титулом покровителя, ввести в Академию Пьера Корнеля и Рене Декарта.

На самом деле министр-кардинал в этот момент сталкивается более чем с одной проблемой. Франция исконная, Франция крестьянская и ремесленная восстает против налоговой администрации, то есть против правительства: с мая по июль Ришелье вынужден справляться с крупным восстанием перигорских «кроканов», противников налогов. Еще одна проблема: королева не считает себя до конца француженкой. Она переписывается со своей родиной, Испанией, страной своего брата. Ришелье стремится остановить эту опасную переписку, не дать королю объявить о разрыве отношений с женой, не позволить королеве окончательно возненавидеть главного советника короны. Это представляется легким сегодня, на расстоянии трех с половиной веков, но в 1637 году напоминало квадратуру круга.

Ришелье должен также считаться с окружением Людовика XIII, подстраивать свою тактику под щепетильность Луизы де Лафайет, под любовные, религиозные и политические терзания Людовика XIII, под внезапную твердолобость отца Коссена, духовника Его Величества, настаивающего на франко-испанском мире, о чем он заявляет королю 8 декабря, и на отставке Ришелье. Не в силах безнаказанно дать отпор по всем пунктам, Ришелье помечает свою территорию с помощью символических действий: 27 октября он приказывает арестовать и заключить в Бастилию маршала де Витри, того самого, который избавил короля от Кончини (подобные великие личности не слишком много думают, зато много говорят); 10 сентября он добивается у Людовика XIII отставки и ссылки сочтенного неугодным духовника.