Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

29 октября кардинал совершает въезд в сдавшийся город. Зрелище воистину ужасное. «Улицы и дома, — пишет Пойти, — были в большом количестве завалены мертвыми телами, которые не удавалось ни сжечь, ни похоронить в земле». Что касается живых ларошельцев — их осталось около 6000 человек — ослабленных голодом и телесной слабостью, они напоминали «скорее скелеты, чем живых людей». 1 ноября наступает очередь въезда в город короля-победителя. Он остается там до 18 ноября, а потом триумфально возвращается 23 декабря в Париж, затем командует молниеносной кампанией в Пьемонте и, наконец, уничтожает в Лангедоке последние очаги сопротивления протестантов, которое герцог Роган, вопреки всякой надежде, поддерживает как может[85], вплоть до заключения «милостивого мира» в Але.

28 октября закончилась история осады, но не история плотины. С 6 по 8 ноября в Они свирепствует шторм, который 7 ноября разрушает, как минимум, сорок туазов плотины. Если бы Гитон продержался еще один месяц, все могло измениться. Вот так в 1628 году Ришелье воспользовался фортуной не в меньшей степени, чем своим гением.

МАЛЕРБ

Наконец явился Малерб,
               и первым во Франции
Заставил соблюдать в стихах
                          правильный размер.
Буало

Говорят, что за час до смерти он внезапно пробудился от оцепенения, чтобы побранить свою экономку, си девшую у его постели, за слово, порочащее, по его мнению, французский язык.

Таллеман де Рео

Предвосхищая капитуляцию Ла-Рошели (28 октября 1628 г.), семидесятилетний Малерб, будучи поэтом-перфекционистом, за шесть месяцев написал «свой последний шедевр» (Морис Аллем) «Оду королю, явившемуся покарать восстание ларошельцев» (март 1628 г.). 160 стихов были полны лести и восхвалений:

Восстань, о наш король, как подобает льву,
И молнией снеси последнюю главу
Мятежной гидры…

Сдержанный тон официальных од и стихов не мешал восторгам старого поэта. От романтического барокко сохранились лишь отдельные описания сражений и осады. Он упоминал аргонавтов, Тритона, Мегеру, Ясона и Юпитера; называл ларошельцев «бешеными зверями» и «ядовитыми змеями»; превратил их в «чернейших чудовищ»; обещал им «справедливую кару». Людовик XIII сделал ему комплимент, сказав, «что никогда не видел столь прекрасных стихов». Что касается кардинала, тот наслаждался словами, посвященными его славе:

Позволь им помогать приумноженью дел,
Которые творить Господь тебе велел.
А чтобы защитить творенья рук твоих,
Забота Ришелье не оставляет их.
Прелат сей славный жив стремлением одним —
Все земли озарить величием твоим.
Лишь для того своей он жизнью дорожит,
Что эта жизнь, король, тебе принадлежит.

Ришелье хвалит старика: «Я молю Господа, чтобы еще тридцать лет [Малербу было уже за семьдесят] вы могли бы одаривать нас подобными свидетельствами молодости вашего ума». Он называет стихи оды «великолепными»: «Лучшие умы обязаны вам честью признавать все, идущее от вас, совершенным».

На расстоянии в 375 лет мы не столь чувствительны к дифирамбам, как Людовик XIII и его министр; поэтические восхваления быстро стареют. Тем не менее Ге де Бальзак в прозе и Малерб в поэзии остаются провозвестниками классицизма Людовика XIV, жившими в эпоху Людовика XIII. И хотя от первого потомкам осталось только имя, второй стал примером — редким, но пленительным — «чудесного согласия слогов». Несомненно, за неимением времени, необходимого для оценки, или должной чувствительности кардинал-министр не удостоился подобных привилегий[86].

РАЗРЫВ

Я всегда буду обоснованно бояться попасть под подозрение короля или королевы [матери], оскорбив какой-нибудь предмет их страсти. И, однако, в государственных делах необходимо, чтобы монархи находили правильным совершенное без их ведома, и чтобы они подчиняли чувства своим интересам.

Ришелье (13 января 1629 г.)

То, что Мишель Кармона, написавший биографию Марии Медичи, назвал «великим разрывом»[87], то, что эта властительница и ее друзья по партии нерешительно называли предательством, заключалось в разрыве королевы-матери с бессовестным, неблагодарным прелатом. Разрыв был тем более очевидным и глубоким, поскольку произошел после четырех лет «безоблачного (или почти безоблачного) согласия» между королем, который правил и решал, вдовствующей королевой, поддерживавшей его, и кардиналом, явно намеренным преданно служить как одному, так и другой (16 мая 1625 г. — 13 января 1629 г.). Некоторые авторы считают, что Мария Медичи все еще была основным действующим лицом этого триумвирата; во всяком случае, она сама в это верила или считала себя вправе этого требовать. Королева-мать была рада браку своей дочери Генриетты и английского короля Карла Стюарта (1625 г.), устроенному ее верным Берюлем, и браку Гастона с Мари де Бурбон-Монпансье (1625 г.). Она радовалась Монзонскому договору (1626 г.), казалось, сблизившему Францию с Испанией, и договору от 20 апреля 1627 года — также творению Берюля, похожему скорее на протокол о сотрудничестве. 28 июня следующего года она подарила Ришелье Малый Люксембургский дворец, прилегающий к ее собственному. Этот царский подарок являлся знаком доверия и признательности, и он же обнаружил у Марии Медичи недостаток ясности ума и избыток наивности.

Именно в 1628 году проявляются первые трещины. Основополагающую роль в этом прямо или косвенно сыграла осада Ла-Рошели (сентябрь 1627 г. — октябрь 1628 г.). С одной стороны, король, довольный огромными заслугами кардинала, своей удачей и успехом, наконец одаривает его полным доверием[88]. С другой стороны, Ришелье убеждается, что франко-испанский союз всего лишь иллюзия, и, ободренный поведением короля, чувствует, что сможет наконец убедить его в опасности, которую представляет горделивый Австрийский дом. Наконец, королева-мать вынуждена славить победителя Ла-Рошели, но опасается, что потеряет покровителя, ставшего неблагодарным из-за своего теперешнего успеха.

Впрочем, вдове Генриха IV нет причин волноваться. У нее есть сторонники. По крайней мере трое из них полагают, что имеют статус государственных мужей: Пьер де Берюль и братья Марильяки. Увы! Эти главные фигуры партии королевы-матери станут жертвами правосудия, уготованного для них безжалостным победителем — Берюль скончается в опале, Мишель де Марильяк умрет в тюрьме, его брат Луи будет обезглавлен. Их заслуги будут забыты. Берюль был непревзойденным дипломатом, о чем порой заставляли забыть его вспыльчивость и некоторая наивность. Луи де Марильяк, несмотря на самоуверенный вид «придворного офицера» или тщеславного щеголя, был умелым военным, о чем пишет де Понти. Что касается Мишеля де Марильяка, составителя знаменитого кодекса Мишо, государственного секретаря в 1624 году, хранителя королевской печати в 1626 году, то Ришелье был чрезвычайно рад иметь его своим коллегой. Он был прекрасным юристом и администратором, человеком государственным (как видите, это качество было присуще не только министру-кардиналу).

вернуться

85

Он даже вынужден был, несмотря на свою веру, просить помощи у католической Испании.

вернуться

86

Малерб совершил в июле 1628 года путешествие в Ла-Рошель с намерением (несбывшимся) потребовать от короля правосудия для своего сына, погибшего 13 июля 1627 года от руки Пьера-Поля де Фортиа де Пиля. Сам Малерб умер в Париже 6 октября 1628 года.

вернуться

87

Marie de Medici. Paris: Fayard, 1981. P. 433.

вернуться

88

Доверие никогда не было безоговорочным. В августе 1629 года в письме Берюлю Ришелье жаловался своему коллеге, что король соглашается с ним или одобряет его предложения лишь в одном случае из двух!

32
{"b":"177115","o":1}