Если дело и сдвинулось, то потому, что ларошельцы не только страдают от жестоких ограничений — вскоре им придется есть крыс, мышей, слизняков, траву, — но и пользуются проникновением в крепость смельчаков, пробирающихся тайными наземными и морскими путями. Кардинал знает о фанатичном упрямстве ларошельцев. Он знает, что город сдастся, если только найдется средство туда проникнуть, либо с помощью мины, либо взорвав ворота; или же если последние оставшиеся в живых жители (а умерших к этому времени уже много) не смогут больше держать оружие.

Ночью 11 марта экспедиция, возглавляемая будущим маршалом Марильяком и лично кардиналом, подбирается к воротам Мобек, считающимся самыми уязвимыми. Но она терпит неудачу: так и не подошли подрывники, заблудившиеся в болотах. На следующий день Шомбер не может взять ларошельский форт Тасдон. Эти две попытки показывают главнокомандующему, что все отныне держится на завершении его знаменитой плотины и ее способности закрыть доступ англичанам — они могут вернуться — и самим ларошельцам. В рапорте, посланном королю 6 марта, главный министр сообщает о вражеской шлюпке, вышедшей из Ла-Рошели в «полной темноте» и «попутном ветре», обманув «охрану галер и шлюпок». Он сообщает также, что часть кораблей, использовавшихся, чтобы перекрыть канал, погрузилась в ил. Пришлось исправлять положение, удвоив их число «кораблями, плавающими поверх утонувших кораблей… Это будет верное средство, что ничто не проникнет с моря в Ла-Рошель». Впрочем, шторм, разрушивший творение инженера Таргона, не повредил простой и грубой плотине системы Метезо и Тирио. Вплоть до возвращения короля (17 апреля) Ришелье активно пользуется своим генеральским патентом. «Это был его первый опыт, — писал Вольтер, — он показал, что решительность и гений слиты в нем в одно; он также строго поддерживал дисциплину в войсках, как в свое время порядок в Париже, хотя и то, и другое было одинаково трудно». Когда возвращается Людовик XIII, кардинал-министр продолжает играть главенствующую роль в восстановившемся дуэте командования королевскими силами.

Тем не менее весной происходят два новых важных события. 30 апреля мэром осажденного города становится Жан Гитон, неукротимый ла-рошельский моряк, символ сопротивления любой ценой. С 11 по 19 мая английский флот под командованием лорда Денби, шурина герцога Бэкингема, нагруженный продовольствием для Ла-Рошели и не боящийся молодого французского флота, отказывается от попытки силой разрушить плотину, хотя и все еще незавершенную. «Английский генерал, встав на якорь, похоже, пришел только для того, чтобы стать праздным свидетелем осады Ла-Рошели» (Р. П. Арсер). Но разве могли бы так долго продержаться ларошельцы, не надейся они на обещанную английскую поддержку?

Подобно синьору Дзордзи, венецианскому послу и гостю королевского лагеря, мэр Гитон убежден в одном: «Освобождение города может прийти только с моря». Как и Дзордзи, он знает, что плотина не завершена — ее слишком широкое отверстие охраняется лишь десятком небольших кораблей, соединенных тросами, — и лорд Денби может и должен расширить проход. Но англичане ведут себя нерешительно. Гитон не перестает напоминать им, как до, так и после убийства герцога Бэкингема (2 сентября), об их февральских обязательствах. К тому же он укрепляет защиту города, подбадривая сражающихся. Ларошельцы непохожи на людей, которым не хватает оружия и продовольствия: они продолжают осыпать королевские войска тысячами ядер. С помощью пасторов двух храмов Гитон поддерживает религиозный и воинственный пыл осажденных. Военной песнью защитников цитадели и добровольцев становится псалом 68, называемый псалмом воинов[83]:

Однако чем больше проходит времени, тем больше укрепляются плотина и морское превосходство королевских войск. Июль и август становятся для осажденных ужасными. В июле жители города уже питаются кожей коз и ягнят, очищенной от шерсти и вываренной. Однако мэр Гитон, поддерживаемый пастором Жаном-Пьером Сальбером, отказывается благословлять фанатика, вызвавшегося убить Ришелье[84]. В августе положение ухудшается: «пятьдесят людей всех полов и возрастов [умирают] ежедневно от голода и слабости» (Л. Крете). Даже Гитон полумертв от голода.

В начале сентября в обоих лагерях распространяется смятение. Король, устав от монотонной лагерной жизни, охотится со стороны Сюржера. Кардинал, одолеваемый лихорадкой, также уезжает из лагеря, что, однако, не мешает ему получать полную информацию и отдавать приказы. Во время шторма 29 июля плотина так сильно пострадала, что оказалась в том же состоянии, в каком она была к концу мая; в августе из-за отсутствия средств и рабочих рук не происходит никакого серьезного восстановления. Теперь за неимением лучшего король и кардинал вновь заслушивают инженера Помпео Таргона, до сих пор не понимая, кем его считать — гением или шарлатаном. В первые дни сентября королевская армия страшится нового появления английского флота, на этот раз вполне способного разрушить плотину. Ходят слухи, что он вскоре появится. Но смерть Бэкингема отложит это прибытие на месяц — счастливая отсрочка для кардинала, гибельная для Гитона. Ларошельцы, отказавшиеся в августе от предложенной Людовиком XIII капитуляции и возмущенные тем, как Ришелье 7 сентября обошелся с их непочтительными парламентерами, совершенно убиты известием о смерти фаворита Карла I и надеются только: 1) что восстанет Бог (Псалом 68), 2) что Гитон сотворит чудо и 3) что большой британский флот, на который они так надеются, придет им на помощь, несмотря на гибель своего адмирала. И вот 30 сентября, в то время как смерть от голода или болезней продолжает свою жатву в Ла-Рошели, особенно среди стариков и бедноты, английская армада становится на якорь на виду у города. Это настоящий удар для королевской армии. Возможно, через несколько дней многомесячные усилия кардинала будут сметены, а умирающий город спасен.

На этот раз английский флот состоит из 114 кораблей, 13 из которых принадлежат гугенотам (Субиз поднимает белый штандарт). Карл I надеется, что возглавляющий флот лорд Линдсей окажется лучше злополучного Денби. Но, похоже, все оборачивается против него. То нет попутного ветра, то английские корабли оказываются мишенью наземной и морской французской артиллерии под командованием самого Людовика XIII, то британские брандеры не попадают в цель, то назначенному наступлению препятствует отлив, то капитаны малых кораблей не подчиняются лорду-адмиралу. Гугеноты армады взбешены; гугеноты Ла-Рошели ничего не понимают в действиях союзников. С 3 по 25 октября флот лорда Линдсея не добивается никакого положительного результата. Кардинал, король, моряки католической армии, плотина Ришелье-Метезо, Бассомпьер и, наконец, очнувшиеся королевские войска торжествуют над противником. Оставленный своими союзниками, Гитон хочет спасти 6000 последних жителей города, который в период своего расцвета, в 1626 году, насчитывал 27 000 жителей. Власти Ла-Рошели вынуждены уступить требованиям королевской власти, восстановленной здесь с таким трудом.

Капитуляция 28 октября не является договором — это «помилование», но оно менее жестоко, чем то, чего страшились бунтовщики. Дополненное статьями ноябрьского эдикта, оно дарует сдавшимся бунтовщикам практически полную амнистию, за исключением двух последних мэров (хотя Гитон станет позднее офицером королевского флота), двух пасторов и десяти нотаблей, которые будут высланы. Торжествует католическая вера; впрочем, король во всеуслышание подтверждает, что протестанты Ла-Рошели могут свободно исповедовать свою религию; взамен упразднены все привилегии города, особенно привилегия выбора мэра и эшевенов, как это уже было в 1621 году в Сен-Жан-д’Анжели. Один пункт становится камнем преткновения между Ришелье и королем — пункт, касающийся городских фортификаций. Кардинал, сам губернатор города Бруаж, столь дорогого его сердцу, знает, что Франции не хватает хороших морских арсеналов. Ла-Рошель, как это только что подтвердила осада, является прекрасно укрепленным местом. Она могла бы стать крупным французским арсеналом запада перед лицом англичан, испанцев или любой другой морской державы… Король хочет простить жителей, но желает, чтобы город был наказан за свое неповиновение. Очевидно, что прав кардинал, вдохновленный мыслями о глобальной стратегии. В его теперешнем поведении столько же гения, сколько было в замысле и строительстве знаменитой плотины.