Ближайшими следствиями боя были оставление Пенде за нами и сильные волнения среди джемшидов, желавших выйти из-под власти Афганистана и примкнуть к России. Мы, конечно, отклонили это, и афганцы впоследствии жестоко выместили на джемшидах их порыв.

Разграничение продолжалось, а мы снова шли на уступки: отдали лабиринт Зюльфагарского прохода, один из хороших путей на Герат, и отнесли нашу границу между Амударьей и Мургабом на 50 верст от Афганистана, в дикую пустыню.

^{Памятник воинам, павшим в Таш-Кепринском бою 18 марта 1885 г. Открыт 18 марта 1900 г. на кургане Кизыл-Тепе}

Наш красивый памятник украсил поле Кушкинской битвы, а в сотне верст к югу выросла солидная для Азии крепость Кушка; по этапам же Мургабского отряда, от Мерва до крепости Кушка, идет железная дорога, станция которой «Ташкепри» пришлась как раз у первого нашего бивака.

Войска были щедро награждены за этот бой, ставший яркой страницей отечественной политической и военной истории. Кстати, это единственный бой в царствование Александра III. И до сих пор не забылось историческое донесение Комарова, взбудоражившее мир: «Полная победа еще раз покрыла громкой славой войска государя императора в Средней Азии. Начальство афганцев вынудило меня, для поддержания чести и достоинства России, атаковать 18 марта сильно укрепленные позиции их на обоих берегах р. Кушки. Афганский отряд регулярных войск силой в 4 тысячи человек с восьмью орудиями разбит и рассеян, потерял более 500 человек убитыми, всю артиллерию, два знамени, весь лагерь, обоз, запасы. Английские офицеры, руководившие действиями афганцев, просили нашего покровительства; к сожалению, мой конвой не догнал их: они были, вероятно, увлечены бежавшей афганской конницей.»

Да не забудется полный спокойствия, достоинства, силы, а главное, миролюбия ответ Александра III на это донесение: «Государь император шлет свое царское спасибо Вашему превосходительству (и всем чинам) храброго [Мургабского] отряда за блестящее дело 18 марта; повелел представить наиболее отличившихся офицеров к наградам, а нижним чинам жалует 50 знаков отличия военного ордена. Вместе с ним Его Величеству благоугодно знать в подробности причины, побудившие Вас поступить вопреки переданному Вам повелению: всеми силами воздерживаться от кровопролитного столкновения.»

Добавим, что объяснения генерала Комарова были признаны вполне мотивированными.

В своем месте мы упоминали, что Афганистан пытался захватить у нас не только часть Туркмении, но и весь Западный Памир (Рошан и Шугнан), подстрекаемый к этому Англией и нашей уступчивостью, впоследствии чего мы без особого спора отдали англо-афганцам юг Памира-Вахан и северный склон Гиндукуша, с перевалами, нами открытыми в восточной его части. Удалив из Туркмении захватчиков силой, мы взялись за освобождение и Памира, что не обошлось без геройских стычек.

Памир нам достался вместе с покорением Коканда, как одна из составных его частей. Но огромные заботы, обременявшие нас в Туркмении, отсутствие у нас английской предприимчивости, а равно и необычайная глушь этого края послужили причинами того, что мы долго оставляли его вне зоны нашего внимания. А это была огромная территория. Южный край Памира перегибался на индийский склон Гиндукуша, а западный переходил за Амударью, сливаясь с огромным Бадакшалом, бухарской землей, о которой мы тоже мало знали и которая сейчас составляет восток Афганистана.

Не тревожимые ни кокандцами, ни нами, обитатели Памира уже начинали считать, что они ничьи, а Божьи, несмотря на памятники владычества Коканда (кала Базай-и-Гумбез). Соседи же — англичане, афганцы и китайцы, подметив нашу беспечность, решили втихомолку поделить между собой этот забытый край. Англия, конечно, затеяла и руководила этой операцией.

Мы сами в 1873 г. открыли ей глаза на свое полное незнание положения Памира. Идя на английское предложение провести в Средней Азии линию, которая бы разграничивала сферы влияний и владений России и Англии, мы было согласились на проект Форсайта, которым отсекался от Памира в пользу Англии и Афганистана лучший его угол (юго-западный): Вахан, Шугнан и Рошан. Оставалось только занять то, чем мы не дорожили; и соседи приступили к этому, однако сделали это столь неумело, что «разбудили» нас и заставили вооруженной рукой восстанавливать свои права на Памир. Но много уже осталось за соседями, нам достался общипанный Памир.

С 1878 г. Англия стала прибирать к рукам южный (за Гиндукушем) край Памира и исследовать весь прочий Памир, благо их офицеры были большими энтузиастами в путешествиях по глухим уголкам мира. А путешествия по Памиру — всегда подвиг: это в полном смысле «крыша мира», плоскогорья которой вздымаются на 12–13 тысяч футов, хребты и перевалы — на 18–19 тысяч, а вершины — до 21 тысячи футов (пик Кауфмана) и где разряженный воздух порождает «горную болезнь». Это огромная и ужасная горная пустыня, с головоломными дорогами-тропами, с неукротимыми, бешеными горными потоками, со скудной и тощей растительностью, с постоянными ветрами, вздымающими песчаные и снежные бури.

Английские офицеры описывали свои памирские подвиги в английских газетах, и это просветило нас относительно значимости для нас Памира.

Афганцы же и китайцы, разделившие между собой Памир, передрались, и этим тоже способствовали нашему «памирскому пробуждению». Еще в 1878 г., собираясь нажать на Англию, мешавшую в 1877–1878 гг. нам расправиться с Турцией, мы, группируя войска, стали прозревать насчет Памира.

В 1883 г., когда афганцы, науськиваемые англичанами, заняли запад и юг Памира, Вахан, Шугнан и Рошан, и изгнали из них законных правителей, туземцы прислали ходатаев в Туркестан, прося нашей защиты. Это тоже просветило нас насчет Памира.

В 1890 г. к нам явились послы от Канджута жаловаться, что англичане укрепляют Гиндукуш против русских и проводят дороги с юга к гиндукушским перевалам.

Мы узнали (1892 г.), что афганцы ведут из Баракшана прокладку колесных (для пушек) дорог к середине Памира и туда же двигают свои посты китайцы из Кашгара через Сарыкол и что англичане собираются разграничить между ними наш Памир.

Тогда мы стали строить дорогу (колесную и вьючную) из Ферганы на Памир (1887–1893), сами стали посылать туда рекогносцировщиков и, наконец, решили очистить Памир от захватчиков силой оружия.

Памирские походы 1892–1895 гг. велись до смехотворного малыми отрядами, потому что только такие отрядцы могли тогда жить и действовать на Памире. Но Памирские походы славны для русской армии не числом войск и не размером стычек, а борьбой с огромными природными трудностями. Значение этих походов так оценивает один из исследователей Памира Б. Л. Тагеев (Рустам-Бек): «Это [был] смелый вызов, брошенный Россией индийским соседям, [который] взволновал Европу, взоры которой с лихорадочным напряжением были обращены на горсточку русских воинов, встретивших грудью все невзгоды и препятствия суровой „крыши мира“.

Изнурительный горный марш, убийственный климат, когда жару столь быстро сменяет снег, что не знаешь, в чем идти — в рубахе или полушубке. Ужасные дороги, загубившие половину коней отряда. Стычки с воинственными и дерзкими афганцами, вооруженными английским оружием и экипированными с ног до головы англичанами. Унылый и суровый край…»

С весны 1891 г. начались сборы в поход. А 2 июня выступил из Туркестана первый русский отряд, состоящий из пехоты (пять охотничьих команд) и 34 казаков, под командованием полковника М. Е. Ионова, человека решительного, энергичного, стяжавшего себе среди тамошних войск широкую популярность и любовь, георгиевского кавалера Туркестанских походов, сподвижника Скобелева. Для нравственной поддержки похода сам начальник Туркестанского края прибыл в то же время для осмотра Кашгарской и Памирской окраины Ферганы. Эта демонстрация удалась, и молва разнесла по Афганистану и Индии о пришедшем к подножию Памира корпусе войск вместе с туркестанским генерал-губернатором, бароном Вревским.