Единственное, что утешало и радовало после женитьбы отца, – он начал замечать Кортни, подолгу разговаривал с ней, когда они ехали рядом в фургоне. Но девушка приписывала это не его женитьбе. Скорее это происходило потому, что в дороге они вынуждены были находиться рядом. Как бы то ни было, у нее стали появляться мысли о том, что все не так безнадежно. Может быть, отец и правда снова полюбит ее так, как любил до смерти мамы.

Эдвард натянул вожжи и остановился перед большим сараем. Кортни прожила всю жизнь в Чикаго. И ее не переставало удивлять, что есть люди, которые, как фермер, вышедший их поприветствовать, добровольно селятся в такой глуши, где нет даже соседей. Кортни нравилось бывать одной, но только в доме, окруженном другими домами, где наверняка есть люди. Жить так далеко от общества, в этих диких местах, где все еще промышляли индейцы, было небезопасно. Фермер оказался могучим мужчиной, весом не меньше двухсот пятидесяти фунтов[2] со светло-карими глазами на румяном лице. Улыбаясь, он сказал Эдварду, что в сарае хватит места и для фургона. Когда фургон въехал в сарай, мужчина помог Кортни выйти.

– А вы хорошенькая! – сказал он и протянул руку Саре. – Только вам бы не мешало немного набрать весу, дорогуша. Вы просто тростинка.

Кортни вспыхнула, по ее лицу пошли красные пятна разных оттенков, она опустила голову, надеясь, что Сара этого не услышала. Он что, сбрендил? Она уже два года пытается сбросить вес, а этот человек говорит, что она слишком худая. Пока Кортни боролась с замешательством, Даллас подошел к ней сзади и прошептал на ухо:

– Он сам здоровяк, и ему нравятся крупные женщины, так что не обращайте внимания. Еще годик-два, детская пухлость уйдет, и вы станете первой красавицей в северном Техасе.

Если бы Даллас увидел сейчас ее лицо, он бы понял, как обидел ее этот комплимент. Кортни почувствовала себя униженной. Столько критики со стороны мужчин она вынести не могла. Девушка бросилась из сарая и спряталась за его задней стеной. На многие мили вокруг раскинулась прерия. Слезы заблестели в ее золотисто-карих глазах, отчего они стали похожи на два медовых озерца.

Слишком жирная, слишком тощая – как люди могут быть такими жестокими? Неужели в двух настолько противоположных мнениях может быть хоть доля искренности? Или из этого следует сделать вывод, что мужчины никогда не говорят правды? Кортни не знала, что и думать.

Элрой Брауэр пребывал в благостном расположении духа. В его доме еще никогда не было столько людей с тех пор, как он его построил. Вчера он весь день бездельничал, но его это ничуть не беспокоило. У него не было желания возвращаться за плугом в Уичито, тем более в таком похмелье, в каком проснулся. Но и похмелье его нисколько не смущало. Мужчине нужно время от времени напиваться. К тому же у него была приличная компания: Билл Чепмэн и остальные устроились на ночлег в сарае вечером третьего дня и, празднуя победу, выпили немало виски. Только двух Джоев не было с ними – сразу после бойни они уехали на юг. А вечером явился доктор с двумя дамами и ковбоями. Разве можно было представить, что за его столом когда-нибудь будут ужинать дамы? И это были настоящие леди. Это сразу было понятно по их дорогим дорожным платьям и манерам. И по их нежной белой коже, само собой. Младшую он даже вогнал в краску.

Элрой был бы счастлив, задержись они на ранчо на несколько дней. Плуг вместе с быками подождут. Чепмэн заплатил за хранение, и Элрой мог забрать их, когда захочет. Но доктор сказал, что они уедут утром. Да еще настоял на том, что на рассвете пойдет на охоту, чтобы отблагодарить Элроя за ужин. Что ж, пусть постреляет, в этом нет ничего плохого. Хороший человек этот доктор, воспитанный. Заметив три царапины на шее Элроя, предложил ему какую-то целебную мазь.

Когда об этих царапинах зашел разговор, Элрой немного занервничал. Не то, чтобы он почувствовал стыд, вовсе нет. Только о таких вещах не принято говорить при дамах: об изнасилованиях и о том, что случилось в индейском лагере. Но доктор не спросил, как фермер получил эти царапины, а сам Элрой не стал рассказывать.

Месть доставила ему необычайное удовольствие. К тому же теперь не нужно было волноваться о близости индейцев к его дому. Черт возьми, убить их оказалось очень просто. Позабавиться с их женщинами тоже было несложно. Почему поначалу индейцы вызывали у него такую тревогу, он не понимал. И неуверенность, родившаяся, когда он увидел, что маленькая дикарка, поцарапавшая его, только наполовину индейской крови, продлилась не дольше мгновения. Ее глаза смотрели на него с такой ненавистью. Но он все-таки взял от нее, что хотел. Элрой был чересчур возбужден происходившими вокруг убийствами, чтобы отпустить ее. Элрой даже не понял, что девочка умерла до того, как он закончил. Чувства вины из-за случившегося он не испытывал, только раздражение оттого, что никак не мог забыть эти глаза.

Решив, что дамы уже встали и оделись, Элрой отправился в сарай пригласить их на завтрак. Доктор с Далласом тоже должны скоро вернуться с охоты. Второй помощник, Соррель, брился у колодца и, наверное, опять рассказывал всякие небылицы Питеру. Элрой боялся, что Питер скоро оставит его. Парень поговаривал о желании записаться в Седьмой кавалерийский полк, чтобы сражаться с индейцами. Элрою оставалось лишь надеяться, что он хотя бы дождется окончания сбора урожая.

Кукурузное поле Элроя начиналось в двадцати ярдах от его бревенчатого дома. Высокие стебли плавно покачивались. Если бы Элрой, направляясь к сараю, заметил это, он бы мог подумать, что в поле бродит какое-то животное, потому что ветра в ту минуту не было, ни малейшего дуновения. Но он ничего не заметил. Он думал о том, что, как только доктор Хорте со своей компанией уедет, нужно будет ехать в Уичито за плугом.

Кортни проснулась полчаса назад и ждала, пока Сара закончит утренний туалет. Сара была женщиной привлекательной, и каждое утро тратила много времени на то, чтобы все могли это увидеть: укладывала каждую волосинку, возилась с пудрами и лосьоном, чтобы защитить кожу от солнца. Только из-за тщеславия Сары их путешествие так затянулось. Им повезет, если они доберутся до Уэйко к началу зимы. А все потому, что Сара упросила Эдварда заехать в Канзас-Сити к ее родственникам: ей хотелось похвастаться мужем, доктором и важным человеком, чтобы все в ее родном городе увидели, как она сумела устроиться в жизни.

Хорошенько пошумев, прежде чем войти, фермер просунул голову в дверь.

– Бекон готов, дамы. Можно еще яиц быстренько приготовить, если вы захотите позавтракать в доме.

– Вы очень любезны, мистер Брауэр, – улыбаясь, ответила Сара. – А мой муж еще не вернулся?

– Нет, мэм, но, думаю, он скоро будет. В это время года здесь полно дичи.

Фермер ушел. Услышав, как он опять стал шуметь за дверью, Кортни удивленно покачала головой. Почему он шумел, когда приходил, понятно, но сейчас-то зачем?

Вдруг дверь рывком распахнулась, и в сарай ввалился Элрой Брауэр, державшийся за бедро. Из его ноги торчала длинная тонкая палка. Зачем это он…

– Господи Исусе, их было больше! – простонал Элрой, поднимаясь на ноги и обламывая древко стрелы.

– Что случилось, мистер Брауэр? – спросила Сара, подбегая к нему.

Элрой снова застонал.

– Индейцы. На нас напали.

Сара и Кортни уставились на него, разинув рты, а Элрой хрипло произнес:

– Туда! – Он указал на нечто, похожее на большую кормушку для лошадей с крышкой, и крикнул, с каждой секундой приходя во все большее волнение: – Я вырыл яму для жены! Она была большой женщиной, поэтому вы обе туда поместитесь. Полезайте внутрь и не высовывайтесь, даже если будет тихо. Мне нужно вернуться в дом за винтовкой.

И он исчез. Ни Сара, ни Кортни не хотели ему верить. Не может быть, чтобы это происходило по-настоящему. Это просто невозможно.

Когда Сара услышала выстрел из винтовки и сразу за ним еще один, ей стало дурно.