Когда Чандос вернулся в лагерь, она все еще не ощущала никакой сонливости, но притворилась, что спит, испугавшись, что ему, освежившемуся в реке, захочется с ней поговорить. Впрочем, Кортни следила за ним через густую бахрому ресниц, даже не удивляясь своему желанию делать это.

Его манера двигаться, его гибкая грация напомнили ей сильное, но осторожное животное. На самом деле, в нем было что-то хищное, не в его привычках, а в том, как уверенно он держался, в его готовности принять любой вызов, справиться с любой неприятностью. От этой мысли у нее стало теплее на душе.

Она следила за ним взглядом, когда он набросил полотенце на куст, чтобы оно высохло и спрятал мыло в седельную сумку. Потом он присел у костра, подбросил веток. Она подумала, почему он не посмотрел в ее сторону, хотя бы проверить, спит она или нет. Но потом он посмотрел на нее, и у Кортни перехватило дыхание, потому что он не отвел взгляд. Он смотрел на нее неотрывно, так же, как она на него, только он не знал, что она смотрит. Или знал?

О чем он думал, глядя на нее? Возможно, о том, что от нее одни хлопоты, и что без нее ему было бы куда проще. Но, что бы он там ни думал, ей лучше этого не знать.

Когда он наконец встал и повернулся к своей скатке, у нее внутри неприятно кольнуло – почему он вдруг утратил к ней интерес, когда ее по-прежнему сильно влекло к нему? Она заметила, что его спина была все еще влажной после купания, по крайней мере, во впадине между лопатками. И ее охватило сильнейшее желание вытереть его кожу насухо голой рукой.

«Господи, Кортни, спи уже!»

– Доброе утро! Кофе готов, и я разогрела тебе еду.

Чандос простонал, услышав ее веселый голос. Черт, чем она занималась, пока он не проснулся? Потом он вспомнил, что почти не спал прошлой ночью из-за нее.

Он хмуро посмотрел на нее.

– Будешь есть сейчас?

– Нет! – рявкнул он.

– О, Бога ради, только не откуси мне голову.

– Бога ради? – повторил он и засмеялся. Он не мог сдержаться, таким забавным ему это показалось.

Кортни смотрела на него в полном недоумении. Она никогда раньше не видела, как он смеется, никогда не видела даже его улыбку. Она была поражена. Жесткие линии его лица расслабились, и он стал еще красивее, прямо-таки убийственно красивым.

– Прости, – сказал он наконец. – Я думал, что только люди с Запада любят выражать свою точку зрения, пользуясь как можно меньшим количеством слов.

Кортни улыбнулась.

– Боюсь, это моя подруга Мэтти оказала на меня плохое влияние своей, как правило, краткой речью, но…

– Как правило? – перебил он ее. – О-о, да ты бросаешься из одной крайности в другую? – сказал он, смеясь.

Смешливое настроение Кортни быстро улетучилось. Теперь он смеялся над ней.

– Еда, сэр, – резко напомнила она ему.

– Ты не помнишь, я говорил тебе, что не ем по утрам? – тихо сказал он.

– Я точно помню твои слова. Ты сказал, что утром ты ешь немного, а не то, что ты не ешь совсем. Поэтому я приготовила тебе две кукурузные лепешки. Куда уж меньше. Но хочу заметить, что, если бы ты предпочитал более плотный завтрак по утрам, мы могли не останавливаться на ланч, и не тратить драгоценное дневное время. Мы могли потратить его с большей пользой, возможно, проехав…

– Если бы ты замолчала, леди, я бы сказал тебе, что мы остановились вчера в полдень ради тебя, а не ради меня. Без тебя я мог проделать этот путь вдвое быстрее. Но если ты считаешь, что твой зад выдержит…

– Прошу тебя! – вздохнула Кортни. – Извини. Я только подумала… Нет, видно, я совсем не думала. Если честно… мне совсем не хочется снова садиться в седло, по крайней мере пока. – Она покраснела. – Я очень ценю, что ради меня ты…

Она запнулась и покраснела еще сильнее.

– Я съем твои кукурузные лепешки, – мягко сказал он.

Кортни бросилась ухаживать за ним. Она снова выставила себя дурой.

Он был прав: она даже не подумала о своем ноющем теле и о том, что несколько дополнительных часов в седле могли сделать с ним. Как бы там ни было, она страдала не так сильно, как предсказывала Мэтти. Но девушка понимала, что за это надо благодарить Чандоса и его предусмотрительность.

Вручив Чандосу его кофе, она спросила:

– Когда мы ступим на Индейскую территорию?

Как ни в чем не бывало он ответил:

– Примерно за два часа до того, как мы устроили лагерь прошлой ночью.

– Как! – открыла она рот от удивления. – Уже?

Эта территория, конечно, не отличалась ничем от Канзасской земли, оставшейся позади. А что она ожидала увидеть, индейские деревни? Насколько могли видеть глаза, не было ни одной живой души, только равнина да одинокие деревья вдоль берегов реки. И все же эта земля была выделена индейцам, и они жили там, где-то.

– Не волнуйся, леди.

Она посмотрела на него, нервно улыбаясь. Ее страх был настолько очевиден.

– Ты не хочешь называть меня Кортни? – спросила она внезапно.

– Это твое цивилизованное имя. Здесь оно тебе ни к чему.

Она снова почувствовала раздражение.

– Полагаю, Чандос не настоящее твое имя?

– Нет. – Она считала само собой разумеющимся, что он больше ничего не скажет, как обычно, но на этот раз он удивил ее. – Так называла меня моя сестра до того, как научилась произносить мое имя.

Какое имя могло бы звучать похоже на Чандос, задумалась Кортни, одновременно радуясь, что хоть что-то узнала о нем. Так у него была сестра?

Потом он продолжил, но говорил, скорее, с самим собой, чем с ней.

– Это имя, которое я буду носить до конца своих дней. Я должен сделать все, чтобы моя сестра перестала плакать и спала спокойно.

Кортни вдруг стало странно холодно.

– Ты говоришь загадками. Но не думаю, что ты захочешь объяснить, что это все значит?

Казалось, он очнулся. Его ярко-голубые глаза заворожили ее, пока он не сказал:

– Тебе лучше этого не знать.

Она хотела сказать, что, на самом деле, хочет узнать – не просто понять то, что он сказал, но узнать о нем все. Но прикусила язык.

Кортни оставила его, чтобы он допил кофе, и принялась седлать свою лошадь. Она знала, что это займет у нее вдвое больше времени, чем у Чандоса.

Когда она взяла свои вещи, чтобы закрепить их за седлом, то спросила:

– У этой кобылы есть имя, Чандос?

Он собирался бриться и, даже не взглянув на нее, ответил:

– Нет.

– А можно я…?

– Называй ее как хочешь, Кошачьи Глаза.

Кортни смаковала иронию, когда шла обратно к лошади. Называй ее как хочешь – так же как он называл ее так, как хотел? Он знал, что ей не нравилось, когда он называл ее «леди», но «Кошачьи Глаза»?.. Что ж, ей это нравится больше, чем «леди». И то, как он произнес это, почему-то прозвучало даже нежнее, чем ее собственное имя.

Она подошла к костру, чтобы убрать посуду. Занимаясь уборкой, она поймала себя на том, что украдкой наблюдает, как Чандос бреется. Он стоял к ней спиной, и ее взгляд медленно, как бы лаская, скользил сверху вниз. У него была очень хорошая фигура, мужественная. «Господи, Кортни, это мягко сказано. „Превосходная“ подошло бы лучше». Она представила, что скульптор мог бы изваять Чандоса в такой позе, если бы захотел создать шедевр.

Собрав посуду, чтобы отнести ее к реке, Кортни вздохнула. Она наконец-то призналась себе, что ее восхищает тело Чандоса.

– «Желание» – более подходящее слово, чем «восхищение», – бормотала она, когда спускалась вниз по склону.

Она вспыхнула. Неужели это правда? Вот почему она чувствовала себя так странно, когда смотрела на него и, когда он касался ее, а особенно, когда целовал? Что, спрашивала она себя, ей на самом деле известно о желании? Благодаря Мэтти, которая часто была откровенной, рассказывая о своих чувствах к мужу, Кортни немного узнала об этом.

– Не могу удержаться, чтобы не прикоснуться к нему, – говорила Мэтти, и Кортни поняла, что может сказать то же самое о своих чувствах к Чандосу. Желание прикоснуться к нему, конечно, было, ей хотелось провести пальцами по его крепкой, упругой коже.