«В открытом поле, на тропинке…» В открытом поле, на тропинке, Лежит тихонько мертвый крот, И солнце по мохнатой спинке Потоком ласковым течет. Спи, маленький! Как все земное, И ты прошел средь бытия Своей бесхитростной стезею, И жизнь окончилась твоя. Чем станешь ты? — Травой зеленой, Иль повиликой полевой, — И в летний день с певучим звоном Пчела взовьется над тобой. И мягкий бархат шкурки темной И тельце малое войдет Все в тот же мощный и огромный, Таинственный круговорот, В ту сокровенную стихию, В тот мудрый и высокий строй, Откуда образы земные Выходят чудной чередой. «Пшеница и красные маки…» Пшеница и красные маки, А дальше, у самой межи, Мне яблоня делает знаки: Сюда, отдохни, полежи. Летают медовые пчелы И бархатной нотой поют, Походкою с поля тяжелой Домой возвращается люд. Куда торопиться? — Успеешь! Останься, — смотри и внемли: Ведь ты и не жнешь и не сеешь, — Но легкое лоно земли Тебя принимает и носит, Как злак золотистый, как плод, Который спокойная осень В назначенный срок соберет. «Ничего: ни цветов, ни венков…» Ничего: ни цветов, ни венков, Ни надгробных торжественных слов. Крест и холмик, и небо и ветер. А кругом, в мягком, утреннем свете, — Необъятные дали полей, Все задумчивей, тише, нежней, Все правдивей… В глубоком покое Человек породнился с землею. «Спит и во сне почти не дышит…» Спит и во сне почти не дышит Завороженный городок; Лишь кое-где над красной крышей Восходит утренний дымок. Спокойной каменной громадой Вступая молча в кругозор, Домов доверчивое стадо Ведет торжественный собор. Прохладный камень золотится Под длинным и косым лучом, И ласточка, влетев, кружится Под сводами, над алтарем. А там, в долине, где беззвучно Проходят тени облаков, Где урожай благополучный Зерна и медленных плодов Готовит осень золотая, Где по холмам, за рядом ряд, То низбегает, то взбегает Залитый солнцем виноград, — Часами долгими и днями, Глубокой важности полна, Оттуда мирными стопами На склоны всходит тишина. 1942, Vizelay Дождь
От резкого, внезапного порыва Воронкой пыль взметнулась над землей. О, как он хлынул жадно, торопливо, С неудержимой щедростью какой! Недаром долгими, сухими днями, Ночами, в жаркой, душной темноте, Земля надтреснутыми бороздами Молила небо о большом дожде. И вымоленный целою природой, Он падает — один сплошной поток — С такой певучей силой и свободой, Что каждый лист, что каждый стебелек, Что каждая травинка припадает К земле, — и долго, долго, без конца, Пьет, молча пьет, еще не поднимая Слезами освеженного лица. 1937 «Осень, время года золотое…» Осень, время года золотое, Замолкают рощи и леса, И стоят, как купол, над землею Севера простые небеса. В заповедной радонежской чаще Дух сосновый благостен и тих, И медведь, у ног твоих лежащий, Как дитя послушное, притих. Свежая вода в прохладной кружке, Синий воздух, чистый, как стекло, Звук рубанка и большие стружки — Плотника святое ремесло. Преподобный отче Сергий, снова Кротким знаком света и любви, Знаком воскресающего Слова Землю русскую благослови. «Беспокойный, торопливый…» Беспокойный, торопливый, Смутный облик смутных дней, Лживый звук и отзвук лживый Подозрительных речей, Скуки мертвые объятья, Равнодушие… И вдруг: Крепкое рукопожатье, Чистый взгляд и слово: друг. Словно в выжженной, бесплодной, Каменной пустыне — ты Получил стакан холодной Неотравленной воды. «Сгорбились прямые плечи…» Сгорбились прямые плечи, Снегом тронуло виски, Шумные когда-то речи И слова не так легки. Но зато полнее цену Этой жизни знаем мы, Глубже всматриваясь в смену Света, сумерек и тьмы, Слушая земные звуки, Шум знакомый и простой, Ласковей сжимая руки Тем, кто послан нам судьбой. Да, друзья, какой дорогой Ни пойдешь, — когда-нибудь Все приводят понемногу На прямой вечерний путь. И проходишь, золотое Позднее сиянье дня Благодарною душою Осторожнее храня. |
