«Проходят дни, и месяцы, и годы…» Проходят дни, и месяцы, и годы, Все так же солнце поутру встает, И ночью звезд горящих хороводы Огромный заполняют небосвод. И только память крыльями большими О прутья клетки бьется и поет: «Аще забуду тя, Иерусалиме…» И снова ночь, и новый день встает. «Современник». Торонто. 1964, № 10. «Не говори, что в пыль и прах и дым…» Не говори, что в пыль и прах и дым Все превратятся образы земные… Так хорошо глядеть в глаза живым И радоваться, что они живые. Протянутая встречная рука — Простейшее свидетельство о чуде, И бьющаяся жилка у виска, И прядь седая… И не только люди. Взгляни кругом: вот след от колеса На гравии, вот потемневший камень, Вот лужица воды, — но небеса В ней синие со всеми облаками. Я тоже знаю, знаю, как и ты, Что всё пройдет, что здесь ничто не вечно… Но вот, кружась, спокойно с высоты Слетает клена лист пятиконечный, — И так он в длинных солнечных лучах Прозрачно и прохладно золотится, Что кажется: один беззвучный взмах — И время остановится, как птица, На миг один… Но вся душа твоя, Затрепетав, замрет в сиянье этом, Вот в этой милой точке бытия, Наполненной молчанием и светом. «Мосты». Мюнхен. 1965, № 11. Сосна Научи меня слушать часами, Так же просто и тихо, как ты, Как поет тишина голосами И земли, и травы, и звезды. Лишь порою большими ветвями Им в ответ ты едва прошумишь. Научи меня слушать часами, Как ты молишься, как ты молчишь. «Мосты». Мюнхен. 1965, № 11. «Как пеликан своею кровью…» Как пеликан своею кровью Готов детенышей вскормить, — Живой и огненной любовью Слова ты должен напоить. И бросить в мир: пускай на воле Живут… Запомни навсегда, Что опыт настоящей боли Не пропадает без следа. Но каждое зерно и семя, Всё, что в слезах посеял ты, Когда придет и срок и время, Даст благодатные плоды. «Мосты». Мюнхен. 1965, № 11. «Живое чудо бегало…»
Живое чудо бегало На быстрых, крепких ножках, И легкая везде была — На клумбах, на дорожках — Печать от тонкой туфельки. Но туча набежала, И зазвенели капельки — И чудо в дом вбежало. «Мосты». Мюнхен. 1968, № 13–14. «Ты с плачем входишь в мир, дитя…» Ты с плачем входишь в мир, дитя, Его встречаешь ты со стоном… Резвясь, играя и шутя, В счастливом детстве полусонном Ты позабудешь этот крик, Ты эти слезы позабудешь, Рождения высокий миг Ты вспоминать уже не будешь. А после — жизни грубый шум, Ее поспешное волненье И сердце, и смущенный ум Отравят горечью сомненья. Лишь через много, много лет, Земные исходив дороги, Увидишь ты простой ответ На всю тоску, на все тревоги. И из последних слабых сил Со вздохом руки ты протянешь: Как, неужели?.. Где ж я был?.. — И замолчишь, и тихим станешь. «Мосты». Мюнхен. 1968, № 13–14. СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ Танец Всё пляшет и летит, лишь я один недвижен. Всё пляшет и кричит: «Продли меня, продли!» Так вырастает мир, стремительно приближен, И вот уж нет его, и вот исчез вдали. О, нет, не этот пляс, настойчивый и шумный, — Когда бы повторить свободный танец твой, Твой танец, о душа, легчайший и безумный, Стопою легкою, летающей стопой. *** Во всём есть танец: в ветре и в огне, В траве прибрежной и в речной волне, И в неподвижном камне при дороге, И в человеке. Каждому свое, — И он свое танцует бытие, Исполненное счастья и тревоги. Один танцует вещь: прильнувши к ней, Он носится — то тише, то быстрей — В слепой и жадной пляске обладанья. Другой танцует тень: в руках его Бесплодный призрак, больше ничего, — Но сладостно его очарованье. В пределы яви иль пределы сна Так каждая душа погружена, Ей не припомнить своего заклятья. И только ты, танцующий Орфей, — И этот зримый мир, и мир теней, И сон, и явь несешь в одном объятье. «Новый корабль». Париж. 1928. № 4 |
