НОВЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ (Париж, 1946) «Дорогой тьмы, дорогой мрака…» Дорогой тьмы, дорогой мрака, Дорогой черного крота И прорастающего злака, — И вдруг: простор и высота. Светает; ранний отблеск гаснет В легко бегущих облаках Зари холодной и прекрасной, Как розоватых крыльев взмах. И, как задумчивое чудо, По тонким, утренним лучам Нисходит тишина оттуда К земли измученным сынам. «Под вечер приляжешь усталый…» Под вечер приляжешь усталый Дороги на самом краю, И ветром, совсем, как бывало, Охватит всю душу твою. И кто бы ни шел и ни ехал, Печален иль навеселе, — Ни слез не услышишь, ни смеха, На ласковой лежа земле, Широко раскинувши руки, В высокой траве головой, — Лишь ветра правдивые звуки, Большое молчанье, покой. «Видишь, в воздухе — видишь? — кружится…» Видишь, в воздухе — видишь? — кружится, То замедленнее, то быстрей, Золотая спокойная птица Над холодным простором полей. Это осень. — Деревья редеют, Виноград налился и созрел, Листья красные медленно реют… Что же сделал ты, что ты успел? И стоишь, одинокий прохожий, На вечерний глядишь поворот: В небе краски все глубже и строже, Тень от дерева молча растет. «Пока мы торопимся, бьемся, хлопочем…» Пока мы торопимся, бьемся, хлопочем И, день отработав сполна, Проводим поспешно летящие ночи В объятьях угрюмого сна; Пока мы мечтаем о счастье и силе, Но грубо и грустно живем, — Наш бедный комок изумительной пыли В пространстве летит мировом. По тем же простым, непреложным законам (Давно уж неведомым нам). Все в мире по ним происходит: со звоном Источник бежит по камням, И в небе прозрачное облако бродит, И мягким столбом голубым Все выше и выше над крышей восходит (Давно уж не жертвенный) дым. «Истлевший кокон покидая…» Истлевший кокон покидая, Вспорхнула бабочка, — и вот Лазурь встречает голубая Ее трепещущий полет. Вот этот легкий и бездомный Кусочек жизни в синеве — Когда-то гусеницей темной Он полз и прятался в листве… Весенней радости предтеча, Кружится в воздухе она, И ей цветок растет навстречу Из бездыханного зерна. «Лежу в траве, раскинув руки…» Лежу в траве, раскинув руки, В высоком небе облака Плывут — и светлой жизни звуки Доносятся издалека. Вот бабочка в нарядном платье Спешит взволнованно на бал, И ветер легкие объятья Раскрыл и нежную поймал. Но, вырвавшись с безмолвным смехом, Она взлетела к синеве, — И только золотое эхо Звенит в разбуженной листве. Блаженный день, не омраченный Ничем, — тебя запомню я, Как чистый камень драгоценный На строгом фоне бытия. «Качается бабочка…» Качается бабочка На тонком цветке; Забытая куколка Лежит на песке. Ни смерти, ни тления, Ни гибели нет, — Полет и кружение, И трепетный свет. Когда же кончается Сияющий день, И луг одевается В прохладу и тень, — Серебряным воздухом Безмолвно дыша, — В селения звездные Несется душа. «Играет ветер, летний ветер…» Играет ветер, летний ветер Бродяги рваным пиджаком. Прилег, притих, вон там, за этим Зашевелившимся кустом, И дальше — только пыль столбами Вдоль по дороге понеслась, И всеми яблоня ветвями Его дыханью поддалась, Зеленым закачалась флагом Под небом сине-голубым. А человек спокойным шагом Идет, и тень идет за ним, Послушна каждому движенью И — удлиненна и тонка — Кончается горбатой тенью Подвешенного узелка. А жаворонок, ставший частью Воздушных золотых высот, О легком и бесцельном счастье На языке своем поет. «На резкий звон разбитого стекла…» На резкий звон разбитого стекла, Сердито охая и причитая, Хозяйка подбежала: со стола Стекала тихо струйка золотая, И пьяница, полузакрыв глаза, Прислушиваясь к льющемуся звуку, Блаженно подмигнул и поднялся И протянул доверчивую руку. Но было некому ее пожать: Все с гневом осудили разрушенье. Он загрустил; никто не мог понять, Какое лучезарное виденье, Средь золотисто-светлого вина, Какой веселый мир ему открылся! Он радостно — какая в том вина? — Взмахнул рукою, — и стакан разбился. |
