Возвращение Пер Гюнта Все море да море, и дни и недели, Крик чайки, шум ветра, и рокот волны, — И вот, наконец, исполинские ели И первые фьорды норвежской страны. И вот уж ее водопадные реки И синие воды спокойных озер, И там, на востоке, — знакомый навеки, Холодный рисунок прерывистых гор. Полями, лесами, все мимо и мимо, И вот уж долина. Как мягко она Лежит меж холмов; синеватого дыма Как ясно струя над опушкой видна. Там хижина… Боже! — За тем поворотом, Под хвойным навесом… Там юность твоя, Там тихая верность и преданность — все там, Что ты променял на чужие края. Уж тени ложатся на хижину сзади. Под тихое пенье — нежна и тонка — Твою поседевшую голову гладит, Все гладит и гладит родная рука. «Друг мой ласковый, друг мой любимый…» Друг мой ласковый, друг мой любимый, По пустым, по осенним полям С сердцем сжатым задумчиво шли мы, И на платье, на волосы нам Наносило порой паутины; В синем холоде запад тонул, И далекий, печальный, равнинный Ветер бедную песню тянул: Как прощаются, как расстаются, Как уходят; как долго потом Паутины прозрачные вьются Ясным вечером, в поле пустом. «Все труднее жить на свете…» Все труднее жить на свете, С каждым годом, с каждым днем. (Я давно это приметил, Разглядел, — да что мне в том!) С каждым годом, с каждым днем, Грубой жизненной шумихи Все грубее тесный круг… Только ты, мой самый тихий, Самый настоящий друг, Говоришь о том, что в каждом Сердце, как в сухом зерне, В землю брошенном однажды, В самой тайной глубине, Радость спит, — и в час урочный, Лишь ее припомним мы, Как росток, живой и мощный, Пробивается из тьмы. Так сквозь горькие сомненья, Так сквозь поздний холод мой Ты несешь благословенье Чистотой и тишиной. «Не сомнение, но достоверность…» Не сомнение, но достоверность В трудный час испытанья — не страх, Но ничем не смутимая верность. Ты как воин стоишь на часах Там, где многие дрогнут другие. Ты душой научилась молчать, И высокое имя Софии На тебе как Господня печать. В этой тихой и верной ограде Так легко твое сердце поет, Словно ангел невидимо сзади Крепко обнял тебя и ведет. «Качнулись, побежали тени…»
Качнулись, побежали тени, Свернулась мгла на дне долин, Еще короткое мгновенье — И солнце, светлый исполин, Смеясь, выходит из чертога; Сквозь утренний и синий дым Золотозвонная дорога. Бежит далёко перед ним. О, щедрый друг всего земного, Все, что тревожило в ночи, Всю тьму, все страхи — гонят снова Твои победные лучи. Ударили — и воды блещут, Шумя; колышется леса, И птицы в воздухе трепещут, И удивленные глаза Цветы навстречу им раскрыли, И каждый лист и стебелек, Незримой повинуясь силе, Чуть повернулся на восток. Есть Бог! Не может быть, чтоб даром, Из пустоты, из ничего, Таким сияющим пожаром Зажглось такое торжество. Ты чудную кидаешь ризу На плечи, на холмы земли, Чтоб смертные отсюда, снизу, В минуты лучшие могли, Подняв лицо тебе навстречу, Постичь притихшею душой, Какого пламени предтеча — Светорожденный пламень твой. «Снова в глубь и мглу колодца…» Снова в глубь и мглу колодца Погружается бадья. Зазвенит и расплеснется Серебристая струя. С благодарною отрадой К ней склонится человек И текучая прохлада Смоет пыль с горячих век. О, вода, живая сила. Как серебряная кровь, Ты поешь, земные жилы Наполняя вновь и вновь. Родником бежишь гремучим Из расселины скалы, Водопадом с горной кручи Падаешь средь дымной мглы, Застываешь гладью сонной Неподвижного пруда, Где и тонет и не тонет Отраженная звезда. Дай и мне к тебе склониться, Наклониться над тобой, Дай бесстрастьем вдохновиться, Холодом и чистотой. Дай услышать, как бывало, В шуме медленной волны Тайной музыки начало, Выросшей из тишины. |
