130. «В Неопалимовском ночном…» В Неопалимовском ночном ледок похрустывает гулко. О неприкаянном одном забыли окна переулка. Живу за тридевять земель, сквозь зиму вижу еле-еле, и замела теперь метель мои далекие недели. Я спрашиваю: «Есть?» — «Жок, жок!» смеется милая казашка. Нет писем. На душе ожог. Опять и сумрачно и тяжко. Через Актюбинск, Кулунду в мечтаньях ночи коротаю, в Неопалимовский иду, как снег, к ногам твоим спадаю. Все подозрения простил, увидев в отсвете из окон, как след твой узенький простыл, как робок он, как одинок он! Но вдруг приснится рядом след и ты под тяжкою рукою. И вот уж снова сладу нет с неразберихою такою. Неопалимовский, прости. Лечу, морозом опаленный, обдутый ревностью в пути и жаждою неутоленной. 1969 131. «Стихи меня взорвут когда-нибудь…»
Стихи меня взорвут когда-нибудь. Как мне от них в себе освободиться, улыбкой озарить родные лица и самому легко передохнуть?.. Не отреченье, не леченье, нет, — стеченье лет под ложечкой, у вдоха, комок стихов, заполонивших свет. Прошу я, потерпи. Мне просто плохо. Пока запоминаю наизусть, будь терпеливой,— не легко, наверно. Не верю в счастье, радостей боюсь, притормозил дыханье суеверно. Ревную к тени, к призраку вины, к слезам твоим, и к улице, и к дому, к себе, к тому, пришедшему с войны с улыбкой, бесшабашно молодому. Всё жадничаю, жажду, вечно жду и при тебе всё о тебе тоскую, как будто бы я на весеннем льду ежеминутно головой рискую. Я знаю — весь — в терпении твоем. Смахни с меня неверия, как тени. Узнавший одиночество вдвоем, я славил одиночество со всеми. Вот-вот передохну, почти живу, — теснят слова высокого свеченья. Прошу тебя. Люблю тебя. Зову. Как труден он для нас, вздох облегченья! 1972 132. СКАЗКА ПРО АИСТОВ 1 Я шептал: «Повторись!» Просил: «Повторись вся как есть!..» Хотел, чтоб на свете земном ты опять повторилась, Хотел через годы тебя на руках перенесть, чтобы снова взошла, чтобы снова в себя претворилась. Повторись и явись, как является новый рассвет. «Повторись!» — клокотала у горла веселая жадность. Так не может случиться, чтобы ты не умножилась, нет, не могло же так быть, чтоб не длилась ты, не продолжалась. Прямо снилось и чудилось, будто бы мне довелось твой крик новорожденный слышать и первое слово, лицо твое видеть, родное от смеха до слез, и за руку брать, и вести тебя, школьницу снова. Просил: «Повторись», чтобы все осветились пути твоей нескончаемой тихостью и добротою, которую долго искал без тебя и не мог я найти, той самой, которой и сам-то, наверно, не стою. Я вызвал тебя, ты откликнулась, вышла за мной. Вода и земля нам нужны были для сотворенья. Я взял мою землю за гриву полыни степной. Волжские волны спели нам песнь повторенья. 2 Я вспомнил про сказки, стал их скликать на совет, хорошо, что я вспомнил про них и позвал без опаски. Хорошо, что, наученный лживостью пройденных лет, я вдруг обнаружил, что верю в хорошие сказки! Сказка про аистов вспомнилась! Аисты где? Аисты! Аисты! Но уже сентябрило. Аисты двинулись к нильской далекой воде. Аисты! Аисты! Даль отзывалась бескрыло. Я в Шереметьево сразу, на аэродром, отложил сигареты, ремнем опоясался гибко, взмыл меня в небо аэрофлотовский гром. В полночь уже опустил над огнями Египта. |
