Головы заопрокинув,

                                   снизу смотрим, не дыша,

снизу — вверх, и то от страха

                                                    обрывается душа:

на скале, на самом пике,

                                           крепость древняя строга,

угрожающе нависла

                                       над дорогами врага.

Здесь, внизу, Кура струится.

                                               По ущелью гул идет.

Крепость на вершине дикой

                                                 никого уже не ждет.

До чего стоит красиво!

                                         И сама-то как скала!

Вот гадай — какая сила

                                              эти камни подняла.

Да, титаны, а не люди.

                                             Удивляемся — смотри!

Да, титаны, а не люди,

                                     витязи,

                                                     богатыри!..

А у них, титанов древних,

                                             а у тех богатырей

густо руки багровели

                                     от кровавых волдырей.

Зажигала грудь чахотка,

                                          сухожилия рвались,

мерли, отступали,

                                 снова

                                                 поднимали камни ввысь.

Кожа лопалась на спинах.

                                             Торопились, шли и шли.

В ожидании набегов

                                     эту крепость возвели.

Запирали всё ущелье,

                                      умирали, как орлы.

Сами на врагов бросались,

                                               как снаряды,

                                                                        со скалы.

Не хотели, чтоб томились

                                                 черноокие в плену,

так любили

землю эту,

землю милую одну.

Этим башням на вершине —

                                                поклонись им вновь и вновь,

их не сила возводила,

возносила их любовь.

Наши предки утвердили будущее,

                                                             и тогда

Для удобства

                         на равнинах стали ставить города.

Век за веком. Неспокойны.

Да и наш еще во мгле.

Стороной обходят войны

                                             эту крепость на скале.

Голову заопрокинув, вы глядите на нее.

Эта крепость,

эта крепость

                    людям отдала свое.

Крепость эта в нас с тобою

                                                  так живет,

                                                                        как и жила,

как характер, воплотилась

                                                в наши души и тела.

В крепость долга,

                                 в крепость дружбы,

в крепость песен и детей,

в то, как землю любят люди —

крепости

из крепостей.

Грузинский поэт

                            Маргиани Реваз

в Багдади привез меня.

Такое чувство, что я не раз

был здесь

в начале дня.

Река Ханис-Цхали,

                                 и дом на холме,

и мост,

и подъем крутой.

Всё близко мне

                           и родственно мне

жизненной простотой.

Кузня грузинского кузнеца

на перекрестке дорог.

Наверно, он провожал мальца

в тот путь,

что в века пролег.

В тучах багдадские небеса,

дождь льется за воротник.

Но лучше об этом бы

                                      написал

багдадских небес должник.

Владим Владимыч,

                                 я в небо бы влез,

но слаб мой стих.

Не могу…

Придется вам

                          у багдадских небес

остаться

в вечном долгу.

Дом друга моего — он над Курой.

В нем две хозяйки властвуют —

                                                       две Нины.

Одна мне мать —

мы перед ней повинны.

Другую Нину я зову сестрой.

Две женщины грузинские в дому —

мать и жена грузинского поэта.

Поэзия!..

                 Да я и не про это.

Я говорю о них не потому.

Всё в хлопотах,

в трудах своих старинных…

Я не скажу, пожалуй, ничего

о ежедневном подвиге незримом,

лишь женщины способны на него.

Я не об этом.

                         Одарят добром

улыбок и приветствий —

хорошо нам.

Положено быть радостными женам,

всё остальное —

                          на себя берем.

Да, на себя берем.

Я не об этом, —

берем, бывает,

                              лишнее подчас.

Как бескорыстно светят нашим светом!

Без зависти

их радости за нас.

Две женщины, две Нины,

                                             здесь в дому.

Мы славим сень спокойного уюта.

А Нины улыбаются чему-то

великому,

чему-то своему.

Мы умные, оглохшие от гула,

талантливые, —

                         ходим не спеша.

Нам невдомек,

что силу в нас вдохнула

таинственная женская душа.

И если нам задуматься придется,

увидим вдруг,

                      что звуки и слова —

всё, что потом поэзией зовется, —

всё

          в их сердцах

                                    рождается сперва.