Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Но христианизация Империи могла иметь и обратные последствия — в том случае, если варварские правители искали ее дружбы. Так, стоило визиготам перейти от вражды с Константинополем к союзничеству с ним, как их собственные власти стали навязывать подданным новую религию. Немедленно вождь Фритигерн «полюбил религию императора и побудил (προετρέπετο) своих подданных сделать то же самое»[107]. Впрочем, став признаком лояльности, христианство легко делалось и предметом симуляции. Согласно язвительному рассказу язычника Евнапия, визиготы лишь прикинулись христианами «для обмана противника» (εις την των πολεμίων απάτην). «Они обрядили некоторых из своих людей в епископские одеяния, другие оделись монахами — всё для того, чтобы римляне поверили их клятвам. На самом же деле варвары держались отчих верований (Ιερά πάτρια) и прикидывались только для того, чтобы римляне верили их клятвам»[108]. За этим рассказом, если оставить в стороне его пасквильный характер, можно разглядеть истинные причины разочарования христиан, соотечественников Квнапия: дело не в маскараде, а в том, что христианство готов не удержало их от жестокого обращения с римлянами. Единоверие оказалось слабым цементом для политических отношений.

Видимо, в обычном случае варварские князья не столько навязывали подданным христианство, сколько дозволяли его исповедовать. В сирийском житии Симеона Столпника (V в.) есть такой эпизод: лахмидскому (арабскому) князьку АльНуману во сне явился святой и пригрозил расправой, если он и дальше будет препятствовать желанию своих подданных обратиться в христианство. Князь разрешил креститься всем желающим, но сам сделать это отказался из страха перед персидским царем, чьим вассалом он был. При встрече с римским губернатором в окрестностях Дамаска в 420 г. АльНуман сказал ему: «Смотри, по моему приказу в моем лагере есть церкви, епископы и пресвитеры, и я говорю: кто еще хочет стать христианином, может сделать это без боязни, но если кто‑то хочет остаться язычником, это тоже его дело»[109].

VIII

Уже в IV в. на процесс христианизации варваров стали влиять внутрицерковные споры в Империи. Констанций II потому, среди прочего, так страстно навязывал варварам арианство (ср. выше, с. 48), которое исповедовал сам, что боялся, как бы под влиянием его врага, Афанасия Александрийского, они не стали «никейцами»[110]. А вот случай с визиготами: в 376 г. при переходе на имперскую территорию в качестве федератов они обратились именно в тот толк христианства, которое исповедовал император Валент, — арианство[111]. Согласно Орозию, варвары «нижайше попросили через послов, чтобы им были посланы епископы, от которых они научились бы правилам христианской веры. Император Валент в своей пагубной порочности послал учителей (doctores) арианской доктрины» (Orosii Hist. VII, ЗЗ)[112]. В 374 г. одно из сарацинских племен во главе с царицей Муавией попросило рукоположить для них в качестве епископа некоего монаха Моисея — однако тот не захотел принимать хиротонии от александрийских ариан и остался обычным священником (Rufini II, 6; Sozomeni VI, 38).

В V в. внутри церкви начались еще более страстные споры. Сторонники главных «еретических» течений, несториане и монофиситы, были наиболее многочисленны в восточных областях Империи и за ее пределами. Именно «еретические» проповедники, не связанные с государственными интересами Константинополя и потому вызывавшие меньше подозрений у варваров, имели наилучшие шансы на успех. Именно из них вышли самые знаменитые миссионеры, чей образ вполне соответствует расхожему представлению об этом призвании. Однако мы не будем здесь рассматривать историю «еретического» миссионерства, за исключением тех случаев, когда оно получало санкцию из Константинополя. Для нас важно отметить, что конкуренция между различными религиозными толками сама по себе очень подстегивала проповедническую деятельность. Так, ок. 496—497 гг. некий «филарх арабов», которого Феодор Чтец и за ним Феофан называют Аламундаром[113], решил креститься. «К нему с целью крещения нечестивый Севир послал (βαπτισθέντι… επεμψεν) двух епископов, чтобы присоединить его к своему [еретическому] поношению. Однако по промыслу Божию он был крещен православными мужами»[114]. В этом случае, как и во многих других (ср. с. 99), первым побуждением миссионеров является настроить неофита против догматических противников: когда опоздавшие епископы начинают совращать Аламундара в ересь, он отвечает им шуткой о том, что он якобы получил письмо о смерти архангела Михаила — а на их изумление отвечает, что раз архангел не мог умереть, то уж тем более не мог умереть Бог[115]. Этот ход, несомненно подсказанный неофиту его православными крестными[116], вряд ли был понятен ему самому.

IX

Христианизация Империи и упорядочивание епархиальной организации ставили перед церковью сложный вопрос: как варварские диоцезы, существующие в совершенно особых политических условиях, впишутся в церковную структуру. В работе Никейского Вселенского Собора 325 г. принимал участие епископ «Феофил из Готии». Независимо от того, какая именно Готия имелась здесь в виду, крымская или, что более вероятно, дунайская[117], важно, что уже этот епископ варваров именуется не так, как все остальные епископы: не по городу, а по стране[118]. На том же Соборе присутствовал Памфил, епископ Ταηνών, что должно пониматься как греческая передача арабского термина Таууауе — этим словом обозначались кочевые бедуинские племена[119]. В 325 г. варварская церковь еще воспринималась как некая аномалия, и вопрос о ее подчиненности на Соборе не обсуждался. Под 359 г. Епифаний упоминает некоего Барохия, имеющего титул επίσκοπος ’Αραβίας[120], под 363 г. Сократ говорит о Феотиме, «епископе арабов» (Αράβων) (Socratis III, 25, 56). Что проблема варварских церквей постепенно становится существенной, явствует из краткой обмолвки Второго правила Константинопольского Собора 381 г.: «Что касается Божьих церквей, которые находятся у варварских народов, то они должны управляться согласно обычаю, господствовавшему во времена отцов»[121]. Стало быть, в течение IV в. сам собой сформировался некий обычай, не получивший письменной фиксации[122], но уже освященный определенной традицией. При этом следует помнить, что если в Армении или Персии церковная организация имитировала римскую[123], то структура церкви у «настоящих» варварских народов существенно отличалась от внутриимперской: епископы им назначались по племенам, а вовсе не по населенным пунктам, как в Империи[124].

X

В V столетии церковь еще дальше шагнула за имперские границы. Видимо, тогда появилось епископство в портовом городе Адулис в Эритрее. Псевдо–Палладий (1 пол. V в.) говорит, что он путешествовал по Красному морю «с блаженным Моисеем, епископом Адулийцев»[125]. Следующим после Констанция II императором, который интересовался заграничным христианством, стал уже Феодосий II в V в.[126] Упоминания о варварских церквах умножаются в актах Эфесского Собора 431 г., хотя ясности в них и немного: «Справедливо, чтобы твое благочестие, — обращаются отцы Собора к императору Феодосию II, — заботящееся о церквах как в Персии, так и у варваров, не пренебрегло нестроениями в церквах Римской державы»[127]. Ясно, что Феодосий продолжал Константинову традицию попечения о зарубежных общинах, но рассылал ли он религиозные миссии к варварам, неизвестно. В другом месте императора льстиво уверяют, что «твоя держава укрепляет православную религию у других варварских народов и в земле персов»[128] — и опять ничего конкретного. На следующем, Халкидонском Соборе 451 г., варварские церкви упоминаются в одном, весьма важном, но и довольно двусмысленном контексте. Правило 28 гласит: «[Постановляем], чтобы митрополиты епархий Понта, Азии и Фракии, и только они, а также епископы варварских стран, относящихся к этим епархиям (ετι δε καί τους έν τοις βαρβαρικοις έπισκόπους των προειρημένων δοιοκήσεων) назначались святейшим престолом святого города Константинополя»[129]. Язык этого постановления неясен и потому подвергался разнообразным интерпретациям, но в любом случае очевидна решимость константинопольского престола сконцентрировать в своих руках управление теми из новообразованных варварских епископий, которые связаны с Понтом, Азией и Фракией, т. е. придунайскими, причерноморскими и частью кавказских. Тем самым попечение об Аравийской и Эфиопской церквах оставлялось Александрийскому патриарху, а забота о бедуинских и персидских христианах — Антиохийскому. На этом постановлении можно проследить, как оформлялась церковная организация у варваров — через связи с пограничными имперскими епископиями; в нем видно также перерастание этой проблемы из церковной в политическую, на каковом этапе вдело неизбежно вступала государственная власть[130].

вернуться

107

Socratis IV, 33, ср.: Sozomeni VI, 37; Theodoret; HE, p. 273.16— 274.12.

вернуться

108

Eunapii Fr.48.2 — R. С. Blockley, The Fragmentary Classicizing Historians of the Later Roman Empire. Vol. 1 (Liverpool, 1981), p. 74—76.

вернуться

109

8 Das Leben des heiligen Symeon, S. 146—147.

вернуться

110

G. Fernandez, «The Evangelizing Mission of Theophilus «The Indian» and the Ecclesiastical Policy of Constantius II», Klio, vol. 71 (1989), N 2, p. 364—365.

вернуться

111

P. Heather, «The Crossing of the Danube and the Gothic Conversion», Greek, Roman and Byzantine Studies, vol. 27, N 3 (1986), p. 316—317.

вернуться

112

Германский автор IX в. Валафрид Страбон: «На вопрос о том, по какому случаю к нам проникли эти следы греческого [христианства] (vestigia haec graecitatis), следует ответить, что варвары воевали на территории римского государства, и в среду этих зверей приходили проповедники, опытные в греческом и латинском языках, дабы бороться с их заблуждениями… Готы же, пребывавшие в греческих провинциях, говорили на нашем языке» (Walafridi Strabonis «De rebus ecclesiasticis», PL. Vol. 114 (1879), col. 927).

вернуться

113

С отождествлением этого лица есть большие проблемы, см. Пигулевская, Арабы, с. 267.

вернуться

114

Theophanis, р. 159.

вернуться

116

Пигулевская, Арабы, с. 267.

вернуться

117

См.: А. А. Васильев, «Готы в Крыму», Известия Российской Академии истории материальной культуры, т. 1 (1921), с. 275—284.

вернуться

118

Не потому ли в некоторых рукописях актов Никейского Собора вместо «Готии» фигурирует некий «Готополис» (см.: там же, с. 278, 283), т. е. сделана попытка «подравнять» готов под обычную епархиальную номенклатуру, завязанную на города?

вернуться

119

Trimingham, Chnstianity, p. 118, 150—151.

вернуться

120

Epiphanius, p. 301.12.

вернуться

121

Mansi, Vol. Ill (1901), col. 560.

вернуться

122

Косвенным указанием на то, что варварская церковь получала особую организацию, служит разница в терминологии: так, в актах Пятошестого Вселенского собора все провинции именуются «епархиями» и только семь — «странами», причем этот термин прилагается лишь к пограничным областям (Н. Ohme, Das Concilium Qiiinisextum und seine Bischofsliste (Berlin — New York, 1990), S. 182—183).

вернуться

123

Например, Мовсес Хоренаци пишет: «Вернувшись из Византии в Кесарию, [архиепископ Армении Нерсес] отправился в Армению и… воспроизвел там весь тот добрый порядок, который он видел в земле греков, особенно в царственном граде» (Moses Khorenats’i. History of the Armenianis, tr. R. W. Thomson (London, 1976), p. 274).

вернуться

124

Mathiesen, Barbarian Bishops, p. 668—669.

вернуться

125

U. Monneret de Villard, «Mose, vescovo di Adulis», Orientalia Christiana Periodica, vol. 13 (1947), p. 617. В Адулисе найден осколок глиняной лампы с именем еще одного тамошнего епископа: αββα (Ιωση)φ επισκο(πος) (Th. Natsoulas, «The Hellenic Presence in Ethiopia», Abba Salama, vol. 7 (1977), p. 35).

вернуться

126

I. Shahid, Byzantium and the Arabs in the Fifth Century (Washington, 1989), p. 364.

вернуться

127

Acta Conciliorum Oecumenicorum / Ed. E. Schwartz. Т. 1, vol. 1, fasc. 5 (Berlin, 1927), p. 131.

вернуться

128

Ibid., Т. 1, Vol. 1, fasc. 7 (Berlin, 1929), p. 73, cf. p. 151.

вернуться

129

Ibid., T. 2, Vol. 1, fasc. 3 (Berlin, 1935), p. 88—89.

вернуться

130

G. Dagron, Naissance d’une capitate (Paris, 1974), p. 483—487.

10
{"b":"175411","o":1}