(Ноябрь 1847) Гейне. «Они меня истерзали…» Они меня истерзали И сделали смерти бледней, — Одни — своею любовью, Другие — враждою своей. Они не мой хлеб отравили, Давали мне яда с водой, — Одни — своею любовью, Другие — своею враждой. Но та, от которой всех больше Душа и доселе больна, Мне зла никогда не желала, И меня не любила она! (1842) Гейне. «Ядовиты мои песни…» Ядовиты мои песни, Но виной тому не я: Это ты влила мне яду В светлый кубок бытия. Ядовиты мои песни, Но виной тому не я: Много змей ношу я в сердце — И тебя, любовь моя. (1842) Гейне. «Страдаешь ты, и молкнет ропот мой…» Страдаешь ты, и молкнет ропот мой; Любовь моя, нам поровну страдать! Пока вся жизнь замрет в груди больной, Дитя мое, нам поровну страдать! Пусть прям и смел блестит огнем твой взор, Насмешки вьется по устам змея, И рвется грудь так гордо на простор, Страдаешь ты, и столько же, как я. В очах слеза прокрадется порой, Дано тоске улыбку обличать, И грудь твоя не сдавит язвы злой… Любовь моя, нам поровну страдать. (Январь 1844) Гейне. «Жил-был старый король…» Жил-был старый король, С седой бородою да с суровой душою, И — бедный старый король — Он жил с женой молодою. И жил — был паж молодой, С головой белокурой да с веселой душою… Носил он шлейф золотой За царской женой молодою. Есть старая песня одна — Мне с самого детства ее натвердили: Им гибель обоим была суждена — Друг друга они слишком любили. (1844) Гейне. «Пригрезился снова мне сон былой…» Пригрезился снова мне сон былой… Майская ночь — в небе листы зажглися… Сидели мы снова под липой густой И в верности вечной клялися. То были клятвы и клятвы вновь, То слезы, то смех, то лобзанье было… Чтобы лучше я клятву запомнил, ты в кровь Мне руку взяла — укусила. О милочка с ясной лазурью очей, О друг мой и злой, и прелестный! Целоваться, конечно, в порядке вещей, Но кусаться совсем неуместно. (1853)
Гейне. «Не пора ль из души старый вымести сор…» Не пора ль из души старый вымести сор Давно прожитого наследия? Я с тобою, мой друг, как искусный актер, Разыгрывал долго комедию. Романтический стиль отражается во всем (Был романтик в любви и искусстве я), Палладинский мой плащ весь блистал серебром, Изливал я сладчайшие чувствия. Но ведь странно, что вот и теперь, как гожусь Уж не в рыцари больше-в медведи я, Всё какой-то безумной тоскою томлюсь, Словно прежняя длится комедия. О мой боже, должно быть, и сам я не знал, Что был не актер, а страдающий И что, с смертною язвою в груди, представлял Я сцену: «Боец умирающий». (1853) Переводы с французского Беранже. Сильфида Пускай слепой и равнодушный Рассудок мой не признает, Что в высях области воздушной Кружится сильфов хоровод.. Его тяжелую эгиду Отринул я, увидя раз Очами смертными сельфиду… И верю, сильфы, верю в вас! Да! вы родитесь в почке розы, О дети влаги заревой, И ваши я метаморфозы В тиши подсматривал порой… Я по земной сильфиде милой Узнал, что действовать на нас Дано вам благодатной силой… И верю сильфы, верю в вас! Ее признал я в вихре бала, Когда, воздушнее мечты, Она, беспечная, порхала, Роняя ленты и цветы… И вился ль локон самовластный, В корсете ль ленточка рвалась — Всё был светлей мой сильф прекрасный… О сильфы, сильфы, верю в вас! Ее тревожить рано стали Соблазны радостного сна… Ребенок-баловень, она, Ее вы слишком баловали. Огонь виднелся мне не раз Под детской шалостью и ленью… Храните ж вы ее под сенью… Малютки-сильфы, верю в вас! Сверкает ум живой струею В полуребячьей болтовне. Как сны, он ясен, что весною Вы часто навевали мне… Летать с ней — тщетные усилья: Она всегда обгонит нас… У ней сильфиды легкой крылья… Малютки-сильфы, верю в вас! И что ж? Ужели перед взором, Светла, воздушна и легка, Как чудный гость издалека, Она мелькнула метеором, В отчизну сильфов унеслась Царить над легкою толпою И к нам не спустится порою? О сильфы, сильфы, верю в вас! |
