(17 февраля 1858) (Флоренция) «Страданий, страсти и сомнений…» Страданий, страсти и сомнений Мне суждено печальный след Оставить там, где добрый гений Доселе вписывал привет… Стихия бурная, слепая, Повиноваться я привык Всему, что, грудь мою сжимая, Невольно лезет на язык… Язык мой — враг мой, враг издавна… Но, к сожаленью, я готов, Как христианин православный, Всегда прощать моих врагов. И смолкнет он по сей причине, Всегда как колокол звуча, Уж разве в «метеорском чине», Иль под секирой палача… Паду ли я в грозящей битве Или с «запоя» кончу век, Я вспомнить в девственной молитве Молю, что был де человек, Который прямо, беззаветно, Порывам душу отдавал, Боролся честно, долго, тщетно И сгиб или усталый пал. (16 февраля 1858) (Флоренция) Отзвучие карнавала Помню я, как шумел карнавал, Завираяся змеем гремучим, Как он несся безумно и ярко сверкал, Как он сердце мое и колол и сжимал Своим хоботом пестрым и жгучим. Я, пришелец из дальней страны, С тайной завистью, с злобою немою Видел эти волшебно-узорные сны, Эту пеструю смесь полной сил новизны С непонятно-живой стариною. Но невольно я зме́ю во власть Отдался, закружен его миром, — Сердце поняло снова и счастье, и страсть, И томленье, и бред, и желанье упасть В упоенье пред новым кумиром. (Май 1858) (Чивитта-Веккиа) «Прощай и ты, последняя зорька…» Прощай и ты, последняя зорька, Цветок моей родины милой, Кого так сладко, кого так горько Любил я последнею силой… Прости-прощай ты и лихом не вспомни Ни снов тех ужасных, ни сказок, Ни этих слез, что было дано мне Порой исторгнуть из глазок. Прости-прощай ты — в краю изгнанья Я буду, как сладким ядом, Питаться словом последним прощанья, Унылым и долгим взглядом. Прости-прощай ты, стемнели воды… Сердце разбито глубоко… За странным словом, за сном свободы Плыву я далеко, далеко… (Июнь 1858) (Флоренция) К мадонне Мурильо в Париже Из тьмы греха, из глубины паденья К тебе опять я простираю руки… Мои грехи — плоды глубокой муки, Безвыходной и ядовитой скуки, Отчаянья, тоски без разделенья! На высоте святыни недоступной И в небе света взором утопая, Не знаешь ты ни страсти мук преступной, Наш грешный мир стопами попирая, Ни мук борьбы, мир лучший созерцая. Тебя несут на крыльях серафимы, И каждый рад служить тебе подножьем. Перед тобой, дыханьем чистым, божьим Склонился в умиленьи мир незримый. О, если б мог в той выси бесконечной, Подобно им, перед тобой упасть я И хоть с земной, но просветленной страстью Во взор твой погружаться вечно, вечно. О, если б мог взирать хотя со страхом На свет, в котором вся ты утопаешь, О, если б мог я быть хоть этим прахом, Который ты стопами попираешь. Но я брожу один во тьме безбрежной Во тьме тоски, и ропота, и гнева, Во тьме вражды суровой и мятежной… Прости же мне, моя святая Дева, Мои грехи — плод скорби безнадежной. (16 июля 1858)
(Париж) «Мой старый знакомый, мой милый альбом…» Мой старый знакомый, мой милый альбом! Как много безумства посеяно в нем! Как светит в нем солнце Италии яркое, Как веет в нем жизни дыхание жаркое Из моху морского, из трав и цветов, Из диких каракуль и диких стихов. Мой старый знакомый, мой милый альбом, Как будто поминки творю я по нем, Как будто бы севера небо холодное Все светлое, яркое в нем и свободное Туманом своим навсегда облекло… Как будто навек все что было — прошло! (7 ноября 1858) (С.Петербург) «И все же ты, далекий призрак мой…» И все же ты, далекий призрак мой, В твоей бывалой, девственной святыне Перед очами духа встал немой, Карающий и гневно-скорбный ныне, Когда я труд заветный кончил свой. Ты молнией сверкнул в глухой пустыне Больной души… Ты чистою струей Протек внезапно по сердечной тине, Гармонией святою вторгся в слух, Потряс в душе седалище Ваала — И все, на что насильно я был глух, По ржавым струнам сердца пробежало И унеслось — «куда мой падший дух Не досягнет» — в обитель идеала. (26 июля 1864) Два эгоизма Драма в четырех действиях, в стихах Они любили друг друга так долго и нежно С тоской глубокой и страстью безумно-мятежной! Но, как враги, избегали признанья и встречи, И были пусты и хладны их краткие речи. Лермонтов ДЕЙСТВУЮЩИЕ: Степан Степанович Донской, московский барин, член Английского клуба. Марья Васильевна, его жена. Любовь Степановна, или Эме́, сестра его, 30-летняя дева. Владимир Петрович Ставунин, молодой неслужащий человек. |
