2 Титания! недаром страшно мне: Ты, как дитя, капризно-прихотлива, Ты слишком затаенно-молчалива И, чистый дух, — ты женщина вполне. Перед тобой покорно, терпеливо Душа чужая в медленном огне Сгорала годы, мучась в тишине… А ты порой — беспечно-шаловливо Шутила этой страстию немой, Измученного сердца лучшим кладом, Блаженных грез последнею зарей; Порою же глубоким грустным взглядом, Душевным словом ты играть могла… Титания! Ужели ты лгала? 3 Титания! я помню старый сад И помню ночь июньскую. Равниной Небесною, как будто зауряд Плыла луна двурогой половиной. Вы шли вдвоем… Он был безумно рад Всему — луне и песне соловьиной! Вдруг господин… припомни только: вряд Найдется столько головы ослиной Достойный… Но Титания была Титанией; простая ль шалость детства, Иль прихоть безобразная пришла На мысли ей, — осел ее кокетства Не миновал. А возвратясь домой, Как женщина, в ту ночь рыдал другой. 4 Титания! из-за туманной дали Ты всё, как луч, блестишь в мечтах моих, Обвеяна гармонией печали, Волшебным ароматом дней иных. Ему с тобою встретиться едва ли; Покорен безнадежно, скорбно-тих, Велений не нарушит он твоих, О, чистый дух с душой из крепкой стали! Он понял всё, он в жизнь унес с собой Сокровище, заветную святыню: Порыв невольный, взор тоски немой, Слезу тайком… Засохшую пустыню Его души, как божия роса, Увлажила навек одна слеза. 5 Да, сильны были чары обаянья И над твоей, Титания, душой, — Сильней судьбы, сильней тебя самой! Как часто против воли и желанья Ты подчинялась власти роковой! Когда, не в силах вынести изгнанья, Явился он последнего свиданья Испить всю горечь, грустный и больной, С проклятием мечтаньям и надежде — В тот мирный уголок, который прежде Он населял, как новый Оберон, То мрачными, то светлыми духами, Любимыми души своей мечтами, — Всё, всё в тебя прочел и понял он. 6 Титания! не раз бежать желала Ты с ужасом от странных тех гостей, Которых власть чужая призывала В дотоле тихий мир души твоей: От новых чувств, мечтаний, дум, идей! Чтоб на́ землю из царства идеала Спуститься, часто игры детских дней Ты с сильфами другими затевала. А он тогда, безмолвен и угрюм, Сидел в углу и думал: для чего же Бессмысленный, несносный этот шум Она затеяла?.. Бессмыслен тоже И для нее он: лик ее младой Всё так же тайной потемнен тоской. 7 Титания! прости навеки. Верю Упорно верить я хочу, что ты — Слиянье прихоти и чистоты, И знаю: невозвратную потерю Несет он в сердце; унеслись мечты, Последние мечты — и рая двери Навек скитальцу-другу заперты. Его скорбей я даже не измерю Всей бездны. Но горячею мольбой Молился он, чтоб светлый образ твой Сиял звездой ничем не помраченной, Чтоб помысл о нем в тиши бессонной Святыни сердца возмутить не мог, Которое другому отдал бог. (1857)
«Хоть тихим блеском глаз, улыбкой, тоном речи…» Хоть тихим блеском глаз, улыбкой, тоном речи Вы мне напомнили одно из милых лиц Из самых близких мне в гнуснейшей из столиц… Но сходство не было так ярко в первой встречи… Нет — я к вам бросился, заслыша первый звук На языке родном раздавшийся нежданно… Увы! речь женская доселе постоянно, Как электричество, меня пробудит вдруг… Мог ошибиться я… нередко так со мною Бывало — и могло в сей раз законно быть… Что я не облит был холодною водою Кого за то: судьбу иль вас благодарить? (6 декабря 1857) (Флоренция) Импровизации странствующего романтика «Больная птичка заперта́я…» Больная птичка заперта́я, В теплице сохнущий цветок, Покорно вянешь ты, не зная, Как ярок день и мир широк, Как небо блещет, страсть пылает, Как сладко жить с толпой порой, Как грудь высоко подымает Единство братское с толпой. Своею робостию детской Осуждена заглохнуть ты В истертой жизни черни светской. Гони же грешные мечты, Не отдавайся тайным мукам, Когда лукавый жизни дух Тебе то образом, то звуком Волнует грудь и дразнит слух! Не отдавайся… С ним опасно, Непозволительно шутить… Он сам живет и учит жить Полно, широко, вольно, страстно! |
