7 Твой слабый голос в телефонной трубке, Как ниточка, что оборвется вдруг. Твой слабый голос, непохожий, хрупкий — Тобою пройден ада первый круг. Твой слабый голос в трубке телефонной — И эхо боли у меня в груди. Звонишь ты из реанимационной, Чтоб успокоить: «Беды позади». Твой слабый голос. Тишина ночная. И нет надежды провалиться в сон… Все выдержу — но для чего я знаю, Что к смертной казни ты приговорен?.. 8 Таял ты, становился бесплотною тенью, В совершенстве науку страданья постиг. И могла ли терять я хотя бы мгновенье, И могла ли оставить тебя хоть на миг?.. Как солдаты в окопе, отбивались мы вместе. Умирал ты, как жил — никого не виня. До последней минуты был рыцарем чести, До последней: жалел не себя, а меня… 9 Журавлиные эскадрильи, Агармыш, что вплывал во тьму. Не в Москве тебя хоронили — В тихом-тихом Старом Крыму. Я твою выполняла волю… Громко бился об урну шмель. Было с кладбища видно поле И дорога на Коктебель. Люди плакали, медь рыдала, Полутьма вытесняла свет. На дороге лишь я видала Удалявшийся силуэт. И ушел ты в слепую темень, Вслед уплывшему в горы дню. Я осталась пока что с теми, С кем потом тебя догоню… 10 Сначала друг, а следом самый близкий Мне человек ушел в последний путь… Ну что ж, по крайне мере, нету риска, Что будет мне больней когда-нибудь. И все-таки поставить на колени Судьбе меня не удалось опять. Ведь я из фронтового поколенья — Мы не умеем руки опускать. 11 Как страшно теперь просыпаться! Как тягостно из Небытия В Отчаянье вновь возвращаться — В страну, где прописана я. Весь мир превратился в пустыню, Все выжжено горем дотла. Какой я счастливой доныне, Какой я счастливой была! Хоть горя хлебнула в семнадцать, Хоть после нелегок был путь… Как страшно теперь просыпаться, Как трудно теперь мне уснуть! 12 Я заблудилась на кладбище, И было жутко слышать мне, Как погребальный ветер свищет В потусторонней тишине. Я заблудилась, заблудилась, Мне чьи-то слышатся шаги… Родной, как в жизни, сделай милость — Мне помоги, мне помоги! 13 Ушел туда, откуда нет возврата, А говорил — не бросишь никогда. Здесь надо мною тучи в три наката, Их никакая не пробьет звезда. Здесь опускает белые ресницы Российская дремучая зима… Забыться бы, любой ценой забыться! Иначе попросту сойдешь с ума… 14 Была счастливою с тобой, Такой счастливой я! Но счастье рухнуло в забой, Как тяжкая ладья. Бездонна шахта и черна, Черней от года год. А чья вина? Ничья вина! Кому предъявишь счет?.. 15 Припоздала зима в Подмосковье, И земля беззащитно нага. Раны летних биваков с любовью Лишь сегодня бинтуют снега. Стало празднично в роще и чисто, Нет бутылок и банок нигде. Только медленно «завтрак туриста» В незамерзшем дрейфует пруде. В рыхлом насте мой валенок тонет. Лес торжественно, девственно бел. Лишь чернеют, как гнезда вороньи, На деревьях папахи омел. Только знать мне и страшно, и странно, Что ушел ты с земли навсегда. Может, лягут бинтами на раны, Как снега на кострища, года… 16 Что горше разлуки, что вечной разлуки страшнее?.. Но хочется мне потерявшим любимых шепнуть: — Боритесь с тоскою, сражайтесь, как можете, с нею, Друзьям улыбайтесь, хотя разрывается грудь. Есть высшая гордость — окоп никогда не покинуть, Быть в списке бойцов, если даже убит наповал. Есть высшая гордость — навеки остаться такими, Какими бы видеть вас тот, кого нету желал… 17 День начинается с тоски — Привычной, неотвязной, жгучей. Коснуться бы твоей руки И куртки кожаной скрипучей. Плеча почувствовать тепло, Закрыть глаза и на минутку Забыть, что прахом все пошло, Забыть, что жить на свете жутко… 18 Его тюльпаны на Твоей могиле — Как жизнь со смертью переплетена!.. Так озираюсь, словно пробудили Меня от летаргического сна. Еще не все, должно быть, понимаю, Еще не все, должно быть, сознаю. И с ним под густо-синим небом мая Я над Твоей могилою стою. Смерть ничего переменить не в силе. Но жизнь есть жизнь. Поют невдалеке. Его тюльпаны на Твоей могиле, Моя рука лежит в его руке… |
