Из сборника «Окна на север» (Париж, 1939) «Я пью вино. Густеет вечер…» Я пью вино. Густеет вечер. Весёлость, лёгкость, мишура. Я пью вино за наши встречи, За те — иные — вечера. И сквозь склоненные ресницы Смотрю на лампу, на окно, На неулыбчивые лица, На это горькое вино. И в громких фразах, в скучном смехе Самой себя не узнаю. Я пью за чьи-нибудь успехи, За чью-то радость, — не мою. А там, на самом дне стакана, Моя душа — обнажена… И никогда не быть мне пьяной Ни от любви, ни от вина. 21 — XII — 1930 Из сборника «Стихи о себе» (Париж, 1931) Россия («Там лес, и степь, и тишина…») Там чудеса, Там леший бродит. А. Пушкин Там лес, и степь, и тишина, И серо-дымчатые дали. И медной денежкой луна На тёмно-голубой эмали; Там пятна серых деревень. Собачий лай. Печаль. Безлюдье. Там серый, бледный, тихий день. Таким он был. Таким он будет. Там не боятся, не бранят, Не вспоминают, не тоскуют. Ночами филины кричат, С зарёю лешие бунтуют. Там златоглавый монастырь Весь полон светлым перезвоном. И тихо стонет птица вирь, Сливаясь с шорохом зелёным. Там в зачарованных снегах Стоит изба на курьих ножках, Где дремлет старая Яга У освещённого окошка. А дальше тихие скиты, И перезвоны колоколен, Где не боятся темноты, Где день печален и безболен. И листья медленно шуршат, Сливаясь в жалобы и стоны, И кротко теплится душа Грошовой свечкой у иконы. И липа белая цветет, И пахнет ель смолою клейкой. И бабьим голосом поёт В лесу пастушечья жалейка. И в глушь лесов, и гор, и дол Тропинка узкая змеится. По ней Иван-царевич шёл За несказанною Жар-птицей. И седовласый богатырь, Непобедимый, хмурый, строгий, Всё в ту же даль и ту же ширь, Шёл той же узкою дорогой. Такой мне встала на пути, Такой в мои стихи пустые Сошла с билибинских картин Полузабытая Россия. 3 — X — 1926 |
