Из сборника «Окна на север» (Париж, 1939) На завтра — Чтобы завтра небо сияло Незапятнанной синевой, Чтоб с утра не казаться усталой Измученной и больной. Чтобы встретить добрые лица Вместо сдержанных и сухих. Чтоб в газете на третьей странице Увидеть свои стихи. Чтоб никто ни на что не дулся, Чтобы стало смешно хандрить. Чтобы в ровном и чётком пульсе Билась дикая воля: жить! Чтоб суметь рассмеяться звонко Над тоской предыдущих дней. Чтобы выпуклый лобик ребенка Стал хоть чуточку розовей. Чтобы стало легко и приятно Мыть тарелки и чистить ножи… Словом — всё, что невероятно, Что совсем не похоже на жизнь. 15 — I — 1930 РОЗА ИЕРИХОНА Вдруг стало ясно: жизнь полна Непоправимою угрозой, Что у меня судьба одна С моей Иерихонской розой. Вот с той, что столько долгих дней Стоит в воде, не расцветая, В унылой комнате моей, — Безжизненная, неживая. Будильник, пудра, пузырьки, Игрушки — рядом на камине. Её корявые ростки Окутывает сумрак синий. И я — над страшным и сухим Неумирающим растеньем — Слагаю мёртвые стихи О небытье, о нецветенье. И из сплетенья длинных строк, Из неожиданных созвучий Встаёт уродливый цветок Сухой, бесплодный и колючий. Но словно в огненном бреду, С упрямой безрассудной верой День ото дня я жадно жду, Что зацветет комочек серый… Себя стараюсь обмануть, Другим — сплетаю небылицы, О, только бы хоть как-нибудь От пустоты освободиться! Проходят дни и вечера, Я с каждым днём скупей и строже. Сегодня — то же, что вчера, А завтра — заново всё то же. И мой цветок не расцветет. Быть может, и бывают розы, Что зацветают дважды в год, И что не вянут на морозе, Но только это не для нас, Не для таких, как я, должно быть: Томит вечерний, синий час Томленьем напряжённой злобы. И я с безжизненной тоской Склоняюсь грустно и влюбленно Над неудачливой сестрой, Над розою Иерихона. 9 — IX — 1931 Из сборника «После всего» (Париж, 1949) ТИШИНА Я не забуду тёмных зданий, Больших, нагромождённых лет. Ни встреч, ни грустных расставаний Я здесь не позабуду, нет. Я говорю, что не покину, Не променяю никогда На эту тихую равнину Мятущиеся города. Но потаённым знаньем знаю, Себе безмолвно говорю, Что жадно я в себя вбираю Густую, тихую зарю; Что суета проходит мимо, А дни по-новому полны Почти до боли ощутимой, С ума сводящей тишины. И больше ничего не надо, — Ни встреч, ни жалоб, ни стихов, — Когда в траве высокой сада Мелькают зонтики цветов; Когда в кустах белеют розы, И так прозрачны вечера, И запах тёплого навоза Летит с соседнего двора. Когда стихает голос ветра, И дышит пьяная земля; Когда на много километров — Одни пшеничные поля. 19 — VII — 1932 Из сборника «Окна на север» (Париж, 1939) ЭЛЕГИЯ Уже пришла пора элегий — Спокойных и усталых лет. К далеким дням любви и неги Должно быть, возвращенья нет. И с каждым днём трезвей и строже Слова, желанья и дела. Ну, что ж? И я была моложе, И я счастливее была. Но все туманней дни и лица, Хмельнее память бытия. — Пора, пора и нам проститься, Пустая молодость моя! Прости — за жадные желанья, За всё содеянное зло, За то, что горьким было знанье, За то, что мне не повезло… Теперь я знаю слишком много: Что счастье не прочней стекла. И что нельзя просить у Бога Благополучья и тепла. Теперь, устав в напрасном беге, Покорно замедляя шаг, Печальной музыкой элегий Пускай потешится душа! 24 — VII — 1933 Из сборника «Окна на север» (Париж, 1939) «Мы мало прожили на свете…» Мы мало прожили на свете, Мы мало видели чудес. Вот только — дымчатые эти Обрывки городских небес. И эти траурные зданья В сухой классической пыли, Да смутные воспоминанья Мы из России привезли. В огромной жизни нам досталась, От всех трагедий мировых, Одна обидная усталость, Невидимая для других. И все покорнее и тише Мы в мире таем, словно дым. О непришедшем, о небывшем Уже всё реже говорим. И даже в мыслях, как бывало, Не рвемся о огненную даль. Как будто прошлого не мало, И настоящего не жаль. III — 1933 |
