«Как просто звучало признанье…» Как просто звучало признанье Безмолвною ночью, в глуши. И сколько таилось страданья В словах наболевшей души. И капали робкие слёзы — Их не было сил удержать, И сонно шептались берёзы, И звёзды устали мерцать. А горе так долго томило, Что сердце устало страдать: Печаль свою звёздам открыло, Хоть звёзды не могут понять. О горе цветам рассказало, Но гордо молчали цветы, — Одна лишь росинка дрожала, Едва серебрила листы. И ночь пролетела в молчанье, Лишь слёзы таились в глуши, И сколько звучало страданья В мольбах изболевшей души!.. 30 — IX — 1920 Время Скучно день за днем проходит, Скучно час за часом бьёт. И мрачней тоска находит, Как за годом мчится год. Время быстро, время строго. Наши дни несёт оно. А ведь этих дней немного В жизни каждой сочтено. Только к нам весна влетела, Свой раскинула шатер, Всё вокруг зазеленело, Всё кругом пленило взор; Только сердце, ожидая Летних дней, вдруг замолчит; — Глядь, уж осень молодая Первый лист позолотит. Так, в тоске о невозвратном, Сердце будущим живёт, А не милым и отрадным: Время быстренько идёт. Дни бегут, пятой мелькая, Исчезают без следа. Моя юность удалая Не вернётся никогда. «Надо смело жить в изгнанье. Жить! Не ныть в тоске глухой». Будет мне напоминаньем Первый листик золотой. Я его беру украдкой И в страницы дневника, — Где таится дней загадка, Пусть судьба моя горька, — Я кладу своей рукою. Он живёт, он не увял. Пусть бегут года чредою, Как за валом мчится вал. 30 — IX — 1920. Симферополь Запись от 13 / 26 сентября 1920 г Лунная ночь, за оградой соборного сквера, около бокового входа собора огромная толпа народу. Только на широкой лестнице стоит Востоков, что-то говорит. Потом хор поёт молитвы, а за ним — народ. Получается громко, нестройно, но каждое слово переполнено такой живой силой, что невольно верится, что только этим и можно победить[10].
Запись от 7 / 20 октября 1920 г Такая колоссальная новость. Вчера Папа-Коля уехал в Севастополь: ему там предлагают отличное место в Морском корпусе, и он выехал для переговоров. Редко я ухватываю минутку для дневника: днем занимаемся у Милы, вечером три раза в неделю — в гимназии. А дома всё равно вечера пропадают, потому что света нет. Ну, а теперь надо скорей подметать комнату, причёсываться и идти заниматься. Совершенно нет времени для чтения. Какой большой недостаток, что нет электричества! Как темно, так и спать. Последний взгляд на прошлое То было так давно. То был минутный сон, Неясный и пустой. Неизгладимый след в душе оставил он Своей бесхитростной и милой красотой. Я помню вечер. В комнате, кругом Всё веет лаской и приветом. Висячий абажур желтеет над столом, Таким уютным и весёлым светом. Там так отрадно, хорошо мечтать Под тихий разговор, под вихри непогоды. И всё, о чём нам больно вспоминать, Казалось так легко в те золотые годы. Там чистая любовь бродила в час ночной, Там образ друга — милый и далёкий, Он и сейчас стоит в душе моей больной Такой печальный, бледный, одинокий. Там музыке вечернею порой Внимала я в каком-то упоенье. Любила я тот мир, навеянный мечтой, И тайное душевное волненье. А звуки нежные торжественно неслись, Сплетались, плакали, смеялись, Стремились чередой в неведомую высь И тихо в сердце отзывались… То было так давно. То был минутный сон, Неясный и пустой. Неизгладимый след в душе оставил он Своей бесхитростной и милой красотой. Давно пора иную жизнь начать — С печалями, страданьем и тоскою. И узы прошлого навеки разорвать Своею собственной рукою. 20 — X — 1920. Севастополь «Здесь всё мертво: и гор вершины…» Здесь всё мертво: и гор вершины, И солнцем выжженная степь, И сон увянувшей долины, И дней невидимая цепь. Всё чуждо здесь: и волны моря, И полукруг туманных гор, — Ничто уж не развеет горя, Ничто, ничто не тешит взор. Я знаю, в блеске красоты, В тени унылого изгнанья Переживут меня мечты Давно разбитого желанья. И эта степь в тоске унылой Мне будет мрачною могилой. 25 — X — 1920. Севастополь вернуться «Не крестовый поход врангелевского воинства сокрушит это диавольское царство, а крестный ход всего крымского духовенства, с иконами вместо пушек и хоругвями вместо винтовок. Увидав это священное шествие, красноармейцы, благочестивые русские крестьяне, благоговейно снимут шапки, вонзят штыки в землю и падут ниц перед святыми иконами. Не пролитием крови сокрушится богоненавистная большевицкая власть, а силою Креста Господня», — утверждал духовник и про поведник армии генерала Врангеля прото пресвитер о. Владимир (Востоков). |
