Вы даже можете лечь спать, если вам захочется. Времени в Пекине вообще больше, чем в Шанхае. Опять же Конфуций не советовал торопиться, а в парке Зимнего дворца, где спит все — и озеро, и деревья, — спать, наверное, просто полагается.
Я лично пришла к такому заключению, когда после долгого разглядывания Большой Белой Бутылки (так мы по невежеству называли Храм ламы), я вдруг почувствовала, что из меня словно вытекла вся душа. Утекла куда-то туда, где только и есть что снежно-белая верхушка пагоды, тихо, сквозь сон позвякивающая от ветра металлическими колокольчиками.
Что мы придумали про эту пагоду, когда «открывали» Китай? Это моя подруга-китаянка решила не ударить лицом в грязь в отношении китайской истории. Не знаю, прочитала ли она об этом в учебнике или придумала, но рассказ о прекрасной тибетской конкубине (наложнице), томившейся в китайских стенах и тосковавшей по снежным вершинам своей родины, мне понравился больше, чем версия о памятнике ламе, который умер в Пекине от черной оспы.
Когда я засыпала тут же, под этой пагодой, на какой-то изумительно пахнущей, мятной, совсем не знаменитой траве, я почти чувствовала себя этой конкубиной. В сказочном месте, если вы просыпаетесь оттого, что вам на губы села стрекоза, вы можете придумать еще много невероятных историй…
Вы можете вообразить многое, заглянув в полуразрушенный храм, где пахнет пылью, где слабо шевелятся от ветра обрывки каких-то бывших драпировок, а большой забытый Будда все так же сидит на своем разбитом лотосе и гак же улыбается. Никто не зажигает перед ним курений, старая медная урна у его ног — пуста. Вы можете положить туда осенний лист с приветом из XX столетия. Но, судя по улыбке Будды, ему все равно. Его душа давно уже не здесь. Храм пуст, как пусто мертвое тело…
А вот на ступеньках, ведущих к храму, в солнечном свете октября — студент и студентка. Молодой Китай готовится к зачетам и щелкает орехи.
— Хорошо, что все эти династии прекратились, а то чего бы только не натаскали новые императоры в эти свои дворцы: и пылесосы, и рефрижераторы (холодильники), — с тоской говорит моя приятельница. — В театрах были бы домашние кинематографы, а на озерах пыхтели бы моторные лодки.
Собственно говоря, мраморная лодка императрицы в летнем дворце уже что-то в этом роде. В ней все ни с того ни с сего. Тут вам и Китай, и Венеция. Ко всему еще колесо — последнее чудо техники того времени…
В императорских покоях в Запретном городе помимо китайских произведений искусства — целый склад вещей всех стилей, эпох и происхождений. И венецианский фарфор, и кресла в стиле всяких Людовиков, и полчища часов с двигающимися фигурками и без фигурок, и бог знает какие еще плоды человеческих ухищрений, пережившие своих владельцев и даже попугая императрицы, который царственно почил всего лишь два года тому назад. Над всей этой роскошью и стариной гордо висят электрические лампочки с абажурами — такие теперь держат в ванных комнатах, а когда-то они озаряли последние годы жизни императрицы. Торжественно стоит граммофон с фиолетовой трубой и велосипед. И так много всего, что все это никак в вас не умещается. Мало того, вам хочется бежать без оглядки от всех этих чудес, из этих стен и дворцов, из этой хитро задуманной роскошной тюрьмы, как той тибетской конкубине, которую придумала моя подруга.
Если к осмотру Запретного города прибавить еще блуждания по базару, где продаются в огромном количестве всякие побрякушки: кольца, серьги, браслеты. Где опьяненные собственным красноречием торговцы, как пауки, опутывают вас своими чарами, заставляя пожелать какое-нибудь монгольское ожерелье превыше Царствия Небесного. Здесь вы вполне можете понять, что такое пагубная сила страсти и почему китайские мудрецы рекомендуют человечеству сидеть под деревом и ничего не хотеть.
Может быть, Храм Неба поможет немного оторваться от земли? Если б только можно было прийти туда в лунную ночь или на рассвете, когда солнце рассеивает первые лучи на все эти мраморные кружева. Не было бы лоточников с бобами и чаями, вездесущих туристов и образованных китайцев с портфелями. Но ночью, какой бы лунной она ни была, билетов не продают. А как же в XX веке приблизиться к небу без билетов?..
Зато, заплатив 1000 си-эн-си, можно посидеть на императорском троне. Бог мой, какие огромные, неуютные сиденья. И как далеко друг от друга — становится понятно, почему китайцы приучились так громко разговаривать.
Можно высказать небесам свое желание, встав на «Центр Земли» — в середину этого колдовского круглого сооружения. Все это очень предупредительно со стороны императоров по отношению к будущим столетиям.
Самое небесное желание было, вероятно, у воробья на цепочке, которого китайчонок посадил на «Центр Земли». Воробей действительно очень стремился к небу, вероятно, молился искренно на своем птичьем языке, потому что мы его откупили и выпустили на волю…
— Ничего, у нас в Пекине ты успокоишься, словно в гроб ляжешь, — обнадежила меня Мария Павловна Коростовец, у которой я остановилась. — У нас тут все успокаиваются, засыпают и покрываются пылью.
Правда, люди в Пекине не мечутся по улицам, как в Шанхае. Ах, эти спокойные улицы, китайские стены, большие деревья… Действительно — покрытые пылью… Но пыль эта легкая, чистая. Просто, может быть, седина древности, которой подернут город Правда, говорят, эта седина дает себя знать, когда задувает ветер из Гоби…
Когда-нибудь я опять приеду сюда. Надолго. Покрываться пылью и ничего не хотеть…
Люди в Пекине не мешают друг другу. Даже в автобусе, на котором мы ехали в Летний дворец и где народу было столько, что можно было ни за что не держаться. — все равно не упадешь, никто ни на кого не сердился. На крыше тоже сидели пассажиры. Вдруг автобус неожиданно остановился посреди дороги. Оказалось, что кто-то из верхних, «крышных» пассажиров уронил шляпу. Кряхтя и неторопясь, он отправился ее искать. Все добродушно ждали, осведомился о судьбе шляпы и сам кондуктор (гроза шанхайских автобусов), а потом помог пассажиру снова взобраться на крышу. Это произвело на меня впечатление одного из чудес света, наравне с Храмом Неба, и я вполне оценила нашу русскую пословицу «В тесноте, да не в обиде».
Такое же неизгладимое впечатление произвела на меня мирная развязка столкнувшихся на улице педикабщика и велосипедиста. Оба не торопясь поднялись с земли, не торопясь почистили халаты и дали друг другу философский совет — в следующий раз так не торопиться.
А гостеприимство и благородство манер культурных китайцев! Не цивилизованных — бог с ними, а культурных! Хозяйка дома с узким породистым лицом, высоким лбом и руками цвета слоновой кости — с таким запасом приветливых и мудрых слов!..
Китай, Китай — наконец-то я в тебя поверила! Если б не было стольких слепых лошадей и голодных облезлых собак на улицах Пекина.
В одном из парков мы встретили даму совершенно антикварного вида. На ней было пальто моды не позже 20-х годов и пыльные выцветшие фиалки на шляпке, вероятно той же «династии». Она гуляла с пожилым человеком. И говорят, они гуляют в этом парке каждую субботу в продолжение десяти лет и все не могут выяснить отношения.
Мне лично в Пекине тоже не удалось ни выяснить отношения, ни успокоиться. Еще бы, когда помимо парков, дворцов и базаров — надо было танцевать, учить гимнастике светских дам и ставить танец школьникам по случаю 7 Ноября. Тут уж переживаний хоть отбавляй. Кто шлепается на пол во время присядки, кто хочет танцевать русскую в красной расшитой фениксами юбке из китайской оперы (потому что ведь блестит-то как!), кто хочет большой кокошник, а он все время падает на нос, и это обидно. Волновались все: и учителя, и ученики, и мамы. Слава Богу; все закончилось бурными овациями и общим умилением.
Под руководством Марии Павловны Коростовец класс аж из четырех учениц! Класс бурный, ретивый и доблестный. Выразительности в чтении им не занимать:
