«О, не царица, только Суламифь…» О, не царица, только Суламифь Войдет к Тебе, когда настанут сроки. Да будет так: ночной реки извив, И виноград, и первые уроки. Холодным и жестоким был с другой. Со мною будешь — только терпеливым. Высокое чело и бровь — дугой. Но почему-то стал неприхотливым… И Песня Песней миру говорит О том, что радость выбрана не слепо. В библейский год Тебя боготворит Любимая и на пороге склепа. Но храм сияет нам невдалеке, Сожженным будет, мы его отстроим. Моя рука теперь в Твоей руке, Июль дохнул иерусалимским зноем. 2.7.1942 «Мне страшно мое вдохновенье без края…» Мне страшно мое вдохновенье без края — Живу, догорая и не сгорая. За встречу с тобою — платить до могилы. Прощаю тебя за нездешние силы. За всех говорю, за тебя говорю, — Ночами и вечерами горю. Утрами и днями пою и пишу. Почти умираю, почти не дышу. Но сон опускается краткий, глубокий. И снова даются мне новые сроки. И я отдыхаю, и я затихаю, И я на часы, на минуты стихаю. Любовь моя. Жизнь моя. Смерть моя. Вечность. Прощаю тебе и твою бессердечность. Мне сердце дано на двоих и на многих, Для бдений, для будней суровых и строгих. 2.7.1942 «Как трудно с тобою списаться…» Как трудно с тобою списаться, Как сложно с тобой созвониться, Как дивно тебя не дождаться, Как страшно тебя не добиться. Вот видишь: все — лишние речи, Но я не играю словами, — Мне хвастаться больше и нечем (Шелками и кружевами?). Как трудно с тобой сговориться, Как странно с тобой соглашаться, Как сладко и страшно открыться, Как трудно и стыдно вмешаться. Ты слышишь бессвязные речи, И ты их легко забываешь. Смеешься далече, далече И, может быть, даже зеваешь. Но рано с тобой расставаться И расставаться недружно. И ты не просил оставаться, Но мне показалось, что нужно. 2.7.1942 «В темном городе люди спали…»
В темном городе люди спали, Ты проснулась и умерла, В остывающем одеяле Руки слабые развела. И куда тебе было деться, Узнавая мгновенный страх, В этой жизни, совсем не детской, В одиночестве и впотьмах? Ты не видела за витриной Смерти с розовой косой, Этот крест на аршин от глины С перекладиною косой, И на блеклой парче покрова, На шелку, что связал венки, Эту надпись, где буквы снова, Словно в азбуке велики. «По радио холодный русский голос…» По радио холодный русский голос Не признает, что Севастополь пал. Душа моя, должно быть, раскололась, Пока ты в Белой армии не спал. Как бились страшно наши под Каховкой, Мучительно отстаивали Крым. Серебряною маленькой подковкой Луна всходила через белый дым. На кладбище о Блоке ты заспорил, Пока к утру не начался погром. История рассудит. Рок ускорил Возмездие. И вот — последний гром. Тень Врангеля взметнулась над Востоком: — Эвакуируйте в порядке Крым. — Идут татарья. Но на льду широком Ливонских рыцарей мы победим. 5.7.1942 «Первая всегда враждебна встреча…» Первая всегда враждебна встреча, Первое объятье — ни к чему. Вот такая яростная сеча — Только должное отдать уму. Не люблю, но только уважаю, С детства фехтоваться мы должны. Шпагою играя, угрожаю, Признаю, а Вы удивлены. Голубой павлин, а рядом — белый. Белый, Вы прекраснее в сто раз. Я гляжу на Вас уже несмело Сотнею своих павлиньих глаз. Говорят, что хриплые павлины, Умирая, лебедем поют. Говорят, что голос лебединый И любовь вешает, и уют. Шпаги скрещены на древних стенах, Над столом дубовым, за спиной. О любви, о страсти, об изменах Вечером беседуешь со мной. 5.7.1942 «Все шире русло. Дельтою стихи…» Все шире русло. Дельтою стихи Расходятся и орошают землю. Я говорю, как пахарь от сохи, И только Богу за работой внемлю. Приходят чужеземцы. Что ж? Привет! Земля и впрямь для нас одних обильна. И вы сбирайтесь за труды, чуть свет, Работайте и правьте непосильно. Не так легко рабами володеть, Не так легко тебе княжить над нами. О Рюрике поют стихи, как медь. Над ним одним — нетлеющее знамя. И Киев вырастает на Днепре, Святой Владимир идолов сбивает. По деревням девчонки на заре Веснянки и березки завивают. Язычники, а вот полком идут Святым на лед. Молился Дмитрий ночью. Мы Русь не выдадим, враги падут, И я увижу Рюрика воочью. Сквозь Ледяной поход, побоище на льду, Он прискакал со знаменем к столице. Мы благодарны. Я к тебе иду, Жена усталому воздаст сторицей. 5.7.1942 |
