О, Алексей даже и не смел мечтать об Ольге! Не смел, но мечтал. Мечтал страстно, восторженно, самозабвенно, со всем пылом молодой и во многом еще неопытной души. Она казалась ему богиней, писать ее портрет было для Алексея счастьем. Он на полном основании мог любоваться округлой линией ее плеч и стройной шеей, безупречным профилем и длинными ресницами. С одной стороны, Алексей боялся разочаровать ее результатом, а с другой – работал самозабвенно, пытаясь перенести на холст всю красоту и очарование этой женщины.

И пока он искал свое необыкновенное место, которое заставило бы остановиться и воскликнуть: «Вот оно – то, что я так долго искал!», папка его продолжала наполняться карандашными набросками: Ольга за роялем, и ее тонкие пальцы касаются клавиш, Ольга, играющая с мальчиками в жмурки, с улыбкой уворачивается от широко расставленных рук Володеньки, Ольга, сидящая в плетеном кресле с раскрытой книгой в руках… эта женщина обладала каким-то внутренним светом, она была спокойна и степенна, но само ее присутствие дарило тепло, радость и … вдохновение…

Алексей возвратился в Высокое, так и не сделав во время прогулки ни одного наброска. Усадьба казалась пустой, Мария Львовна с детьми уехали в гости, было необычайно тихо. Непривычное чувство для места, которое всегда наполнено голосами, жизнью и энергией. И Алексей неожиданно по-новому взглянул на дом, молодому человеку показалось, что с отсутствием хозяев он не замер, а наоборот, проснулся. Как будто каждая вещь вдруг стала немного живой. Алексей был художник, он видел мир по-своему, через цвета и формы, через тишину и звуки. Пустой дом внезапно вызвал в нем необычайный интерес, хотелось не спеша пройтись по комнатам и заново познакомиться с вещами, наполнявшими его: с фотографиями на стенах, с книгами в шкафу, с забытой на столе вышивкой Марии Львовны, с полуувядшими полевыми цветами в вазе. Все привычное казалось новым в этом затихшем доме. Неторопливо бродя по нему, Алексей вошел в гостиную и замер. Около рояля стояла Ольга, и в руках ее были листы, которые она внимательно рассматривала. Сначала Алексей подумал, что это ноты, но потом… когда она обернулась на звук шагов, и рука ее дрогнула, он вдруг понял, что это - его наброски. Те самые, которые он рисовал вечерами, оставаясь один в своей комнате, рисовал порывисто и торопливо, спеша запечатлеть на бумаге то, что увидел в Ней в этот день. Поворот головы, выбившийся из прически локон, манеру непроизвольно прижимать ладонь к груди…

Наступило долгое неловкое молчание. Алексей почувствовал, что краснеет, что кончики ушей его начинают гореть, что становится очень стыдно и очень больно оттого, что вот так проникли в его тайну.

- Я хотела поиграть, - голос Ольги прозвучал сдавлено, хрипло, и речь была нестройной, сбивчивой. – Вы знаете, ну, конечно же… вы… знаете… я часто играю после обеда. Пришла в гостиную, открыла свои ноты, а там… а в них… вот…

Ее руки стали торопливо собирать рисунки в единую стопку, но вследствие того, что Ольга нервничала, ничего не получалось. Молодая женщина не смотрела на Алексея, она продолжала свой труд:

- Это дети… они такие разбойники, постоянно устраивают подобные шалости… мальчишки, что с них взять… Я думаю, что в вашей папке для рисования вы найдете мои ноты… вот, возьмите, это ваше…

Ольга протянула ему листы, но, нервничая, отпустила руку на мгновенье раньше, чем он их коснулся. Падая, рисунки рассыпались, укрыв собой паркет.

- Мне… я такая неловкая… простите, – Ольга вдруг порывисто поднесла ладонь к губам, как будто боялась, что скажет что-то лишнее, и стремительно вышла из комнаты.

Алексей остался стоять посреди гостиной. У его ног в беспорядке лежали листы. На каждом из них была изображена Ольга.

Вечером того же дня, собрав свой нехитрый багаж, наскоро простившись с хозяевами и сказав, что возникла срочная необходимость возвратиться в Москву, Алексей Саввин покинул Высокое.

…А потому, что я томлюсь с другими.

- И как часто ты ходишь в Третьяковку? – поинтересовался Вадим, показывая глазами на фирменный пакет в руках Анны.

- Не так чтобы очень, - пожала она плечами и села за столик, - давно ждешь?

- Не так чтобы очень.

- Ясно.

- Итак…

- Итак?

- Ты хотела меня видеть.

-Ты неправильно начал, Художник. Ты забыл предложить мне кофе. Эспрессо, пожалуйста, - заказала она подошедшей официантке.

Когда девушка удалилась, Анна перевела глаза на Вадима, который наблюдал за ней с нескрываемым интересом.

- Теряешь квалификацию, Казанова. Да, ты прав, я хотела тебя видеть. Мне нужен художник. В настоящее время я занимаюсь организацией выставки на Рублевке. Там скоро будет открыта галерея. Ее владелица хочет показать картины молодых и неизвестных, но талантливых авторов. Конечно, в надежде, что скоро эти авторы будут очень даже известными. При соответствующей рекламной поддержке, разумеется. Однако, у нее вдруг возникла мысль, что было бы неплохо, если картины молодых гениев будут разбавлены работами кого-то более состоявшегося. И я подумала о тебе.

- То есть ты предлагаешь мне выставляться среди почти студентов на выставке, которую в качестве развлечения устраивает чья-то там жена с Рублевки? Я правильно тебя понимаю? – медленно проговорил Вадим.

- Совершенно верно, - ничуть не смущаясь, подтвердила Анна. – Просто учти, что все это будет происходить в районе, где обитают обеспеченные люди. Они-то и придут на эту выставку, и, возможно, купят твою работу, а, что еще более возможно, сделают заказ. И имей в виду, эта дама решила раскрутить свою галерею по максимуму и пригласила искусствоведов из Вены и Нью-Йорка. За определенную сумму денег, подозреваю, но это не суть важно. Ты, конечно, как мастер, можно считать, состоялся, и неоднократно выставлялся в Доме Художника на Крымском валу, и имел персональные выставки во многих городах, но я-то знаю, что художника кормят заказы, а стоимость его работ напрямую зависит от известности и успеха…

Официантка принесла кофе в маленькой белой чашке, и Анна неторопливо сделала маленький глоток.

- Ну, хорошо… считай, что я тебя выслушал. И даже сделал вывод, что все это время ты не теряла меня из виду, - Вадим улыбнулся, – но почему я? Ведь ты знаешь кучу состоявшихся, но еще не очень известных художников. Честно говоря, конечно, надо быть полным дураком, чтобы отказаться от такого предложения. Так почему я, Рыжая?

Анна аккуратно поставила чашку на блюдце.

- Считай, что со временем я стала очень сентиментальна и решила предложить тебе принять участие в выставке просто по старой памяти.

- Понятно… и картины, если верить этой памяти, будешь отбирать ты.

- Конечно!

- А если тебе не понравится? Если ты скажешь, что надо переделать?

- Значит, ты переделаешь.

Вадим некоторое время молчал, пристально разглядывая пустую чашку из-под эспрессо, а затем, переведя глаза на Анну, вдруг широко улыбнулся:

- Ну и стерва ты, Рыжая.

- Есть немного, - улыбнулась она в ответ.

Пустая комната

В Москву пришел ноябрь: промозглый, голый, коричнево-серый. Грязь и слякоть на дорогах, пронизывающий ветер, ставшие короткими дни – все это ограничивало жизнь Ольги, делало ее более замкнутой. Время прогулок сокращалось, нечастые визиты в гости совершались больше для деловой цели, нежели для праздного общения и редкие, как например, сегодня, выходы в театр, превращались в настоящее событие. Сергей был равнодушен к опере и балету, но, понимая, что жена его не может все время сидеть дома, что она молода еще, что ей необходимы развлечения, вывозил Ольгу на спектакли.

Она вышла из здания, находясь под впечатлением от только что просмотренного «Опричника». Хотелось скорее домой, где в тишине комнат можно воскресить в памяти самые яркие и напряженные моменты действа, а утром поспешить в книжную лавку и непременно купить драму, которая легла в основу оперы, и снова пережить всю историю с начала до конца, жадно переворачивая страницы.