А в этом году дела вообще не задались: вместо того, чтобы учить пылкую агитационную речь, написанную Робертом, отец обосновался в библиотеке предоставленных им гостевых апартаментов, запер дверь и заливал в себя пятисотдолларовый скотч. Насколько Роберт мог понять, в ход пошла вторая бутылка, и останавливаться Шерман-старший не собирался. Вероятно, отца подкосил недавний скандал в мэрии и связанное с этим убийство в гостинице, но что именно происходило, сын не знал. А узнать надо было во что бы то ни стало, иначе второй срок сенатора Шермана мог и не состояться, и тогда все честолюбивые планы и мечты его отпрыска так бесславно и стремительно оборвались бы в этом нелепом убогом городишке. Все и так висело на волоске.

Собрав на поднос нехитрый ужин, Шерман-младший решился на отчаянный шаг – воспользовался запасным ключом от библиотеки и вторгся в алкогольный угар отца.

В комнате с задернутыми плотными шторами было очень накурено. Джон Шерман сидел в кресле и рассеянно ворошил кочергой угли в камине. Роберт осторожно поставил поднос на низенький столик и неожиданно даже для самого себя произнес:

– Папа, может, ты хочешь поговорить?

Сенатор, казалось, ничего не слышал, сосредоточенно глядя на огонь. Роберт уже собрался было повторить вопрос, как вдруг отец медленно произнес:

– Моя Кики была прекрасным белокурым ангелом. Думаю, наша дочь похожа на нее. Как ты думаешь, я смогу забрать ее в Чикаго?

Роберт решил, что ослышался. Нет, это неправда, это не может быть правдой! Он же сделал все, чтобы устранить малейшую угрозу карьере отца! Как он мог совершить такую ошибку?

Шерман, не замечая изменившегося в лице сына, продолжал:

– Когда она так внезапно исчезла из моей жизни, я и подумать не мог, что она способна лишить меня самого дорогого – нашего ребенка. Я отпустил Кики, я знал, что не смогу дать ей то, что она заслуживает. Но она мне отомстила, и жестоко. Если бы я только знал...

По щеке сенатора скатилась одинокая слеза. Роберт застыл в ужасе.

– Папа, ты же не хочешь сказать, что...

Его слова прервал решительный стук в дверь.

– Откройте, полиция!

Словно во сне, все еще не осознав, что происходит, Роберт спустился вниз, открыл дверь и невидящим взглядом уставился на шерифа и его помощника. Смит что-то говорил, но в сознании Роберта слова не складывались в осмысленные фразы. На лице Рамиреса светилось торжество, и это почему-то испугало Шермана-младшего гораздо больше, чем все слова шерифа.

– Вы нашли убийцу Кики? – раздалось за его спиной. Чудом не убившись на лестнице, сенатор наконец-то спустился вниз.

– Мы бы хотели побеседовать с вами, сенатор, – выступил вперед Рамирес.

Глаза сенатора налились кровью.

– Так вы нашли его? – зарычал он. – Как вы смеете ничего не делать? А может, вы знаете, кто ее убил? Знаете и покрываете?! – Шерман схватил помощника шерифа за грудки. – Я вас всех выведу на чистую воду! Я вас сгною! Я вас...

Опомнившись, Рамирес попытался вырваться из цепких медвежьих объятий нетрезвого политика, но тот принялся трясти свою жертву. Завязалась потасовка. Шериф, оценив обстановку, рукоятью пистолета стукнул Шермана по затылку, и тот обмяк.

– Вот теперь отлично, – шериф спрятал оружие. – Сенатор Шерман, вы имеете право хранить молчание...

– Шеф, сегодня мы от него ничего не добьемся, – устало произнес Рамирес, потирая виски.

– Да понимаю я! – с раздражением отозвался Смит, сидя на неудобном колченогом стуле, злобно глядя на сенатора, уснувшего в его любимом кресле. Он уже проклял ту минуту, когда решил задержать Шермана за нападение на полицейского – тот пришел в себя уже в участке, но был настолько пьян, что не мог связать и двух слов, а через мгновение уже храпел.

– Предполагаю, что домой мы сегодня не попадем, – сказал Луис, устраиваясь на широком подоконнике.

– Да, не судьба, – проворчал Смит. – Давай, что ли, отнесем его в камеру, и езжай отоспись. Утром ты мне понадобишься свежим.

После отъезда полицейских с бесчувственным телом Джона Шермана Роберт какое-то время оставался в холле. Он плохо осознавал происходящее, в его голове продолжали звучать слова отца. Словно во сне он запер дверь, поднялся на второй этаж, допил остатки скотча и направился в свою комнату. Близился рассвет и с первыми лучами тусклого зимнего солнца Роберт понял, что должен сделать. Он привык все скрупулезно планировать, и сейчас привычка ему не изменила. Тщательно одевшись – в новый, только с иголочки костюм и любимый галстук в тонкую полоску – и проверив содержимое дипломата, Шерман-младший поехал в участок. За ошибки нужно расплачиваться – эту истину он тоже усвоил с детства.

– Шериф, я должен сделать признание. Клевавший носом над бумагами Эйб Смит оторопело уставился на бледного юношу, который решительным шагом вошел в участок и теперь нависал над столом шерифа.

– Конечно, – осторожно начал он. – Присаживайтесь, я сварю нам кофе и...

– Нет, – чуть ли не взвизгнул тот, – дело не терпит отлагательств.

– Хорошо, – согласился Эйб, медленно опускаясь обратно в кресло. – Тогда слушаю вас.

– Вы арестовали моего отца за убийство Кики Боулз, но он этого не делал! Сейчас я расскажу вам, как все было на самом деле.

Шериф попытался вмешаться и объяснить, но Роберт взволнованно продолжил:

– Мы должны были просто провести пару дней в этом паршивом городишке. Отметиться на приеме, побеседовать с заинтересованными людьми... Я не знал, что мэр пригласит чикагское кабаре и уж тем более не предполагал, что здесь объявится она! 

Много лет назад отец уже совершил эту ужасную ошибку, едва не стоившую нам карьеры и достойной жизни. И тут выясняется, что эта дрянь вернулась и продолжает все портить! Но я не знал о ребенке, клянусь! Если бы я только мог предположить в тот момент, что у меня есть сестра...

Шериф не смог удержаться от возгласа, но Роберт не обратил на это внимания.

– Я готов был дать ей все, что она попросит – любые деньги, любые обещания – лишь бы она убралась из нашей жизни, но она смеялась...

– И вы, зная, что у нее аллергия на землянику, поддались искушению легко решить все проблемы? – начав догадываться, спросил шериф.

– Да не знал я! Она вела себя как полоумная... Я занервничал, достал фляжку, чтобы немного успокоиться, но она выхватила ее из моих рук и... А потом я так испугался... Она начала хрипеть, посинела... Когда я кинулся к ней, все уже было кончено – она не дышала. Я своими руками разрушил все, что так долго строил. Но шанс еще оставался... Я заметил на диване в открытой коробке шарф и затянул его на ее шее. На камине стояла шкатулка с драгоценностями, я схватил первые попавшиеся и сбежал. – Роберт достал из дипломата и положил на стол изумрудное колье и кольцо с бриллиантом. – Наверное, надо было порыться в шкафах, но я не решился. Я действовал словно в бреду. Я и сейчас до конца в это не верю.

– Так значит... – завел шериф.

– Дайте мне закончить, – снова перебил Роберт. – Отец с детства был моим кумиром, моим героем. Я готов был молиться на него, как на божество – единственное божество, которое я знал и признавал. Я сделал все, чтобы его карьере ничего не угрожало. И сейчас мне осталось сделать последнее. Никто не свяжет имя сенатора Шермана с сыном-преступником.

С этими словами он выхватил из раскрытого дипломата пистолет и взвел курок.

Год спустя

Тихим утром накануне Рождества Джон Фицджеральд Шерман, бывший сенатор от штата Иллинойс, вместе с дочерью Кэти пришел на кладбище города N. Две скромные плиты за год немного заросли травой, но смотритель хорошо ухаживал за вверенным ему участком.

– Здесь покоятся два самых дорогих мне человека, – произнёс Шерман, обращаясь к девочке. – Их жизни переплелись самым трагическим образом. Первую ты очень хорошо знала, а со вторым не успела познакомиться, и этот тяжкий груз я буду нести до конца своих дней.

Малютка подошла поближе и положила к каждой могиле по две розы: алые для Кэтрин и белые для Роберта.