Крестьянка сердито поглядела на него.

— Что ты городишь, Димитр? Неужели не знаешь, что Стоянчо выписался из больницы еще в прошлом году… А теперь служит у капитана, в его доме, и капитан увез его с собой на купанья. Я только что говорила об этом со старой госпожой.

Милена от волненья позабыла, что госпожа только высказала предположение о поездке Стояна.

— Они вернутся через две недели!

Солдат отрицательно покачал головой. Он понял, что Милену ввели в заблуждение, и ему стало очень жаль ее. Но от суровой солдатской жизни сердце черствеет, и он напрямик объявил:

— Что ты мелешь, Милена? Стояна две недели тому назад в больницу отвезли. Шибко заболел, говорят. Сходи-ка лучше проведай его, коли уж ты тут… Сходи, сходи, передай ему привет и от меня… Да постой, больница вон там. Прощай!

И Димитр, указав ей, в какую сторону идти, побежал догонять товарищей, шагающих в казарму.

У Милены ноги подкосились. Все закружилось у нее перед глазами, мысли смешались в голове… Страшные слова Стоянова товарища мгновенно вытеснили из души ее все радостные чувства, всю бодрую уверенность. Сообщение Димитра, она сама не знала почему, показалось ей очень похожим на истину, на страшную истину! Господи, как страшно! Немного придя в себя, она снова пустилась в путь; шатаясь, как пьяная, вышла она в поле, на зеленую равнину и увидела перед собой белые здания больницы. После долгого блуждания и расспросов она выяснила, к кому надо обратиться, чтобы узнать о Стояне и попросить разрешение пройти к нему.

— Имя больного? — спросил хмурый, всклокоченный чиновник.

— Я сказала: Стояном звать, — прерывающимся голосом ответила Милена, одурманенная запахами больничных лекарств.

— Стоян? Который? Чей? Как зовут отца?

— Стоян Тасков. Таско отца зовут.

— Из какого села?

Милена назвала село.

— Когда он сюда поступил?

— Почем я знаю? Димитр сказал: уж две недели, как свезли…

Милена вперила испуганный взгляд в лицо чиновника, который начал быстро перелистывать какую-то канцелярскую книгу. Каждую минуту она с трепетом ждала, что вот он взглянет на нее и скажет: «Есть!» И, объятая страхом, она уже видела Стояна на больничной койке, изможденного, пожелтевшего от страданий так, что не узнать.

Наморщив лоб, чиновник две-три минуты искал в реестре, потом объявил:

— Нет его здесь, не поступал сюда такой больной.

Сердце Милены затрепетало от радости. Надежда ее воскресла.

— Так его здесь нету? Значит, старуха правду сказала: он с капитаном на купаньях… Зачем только Димитр соврал, напугал меня!.. Ах, ведь я знала, что Стоян теперь далеко, знала, знала… — радостно воскликнула Милена, обращаясь к чиновнику, словно хотела поделиться с ним своим счастьем… Этот человек казался ей теперь таким добрым! Он злой и угрюмый только на первый взгляд, а на самом деле у него славное лицо — просто приятно посмотреть. Радость заставляла ее видеть все в розовом свете.

— Нет его здесь! — равнодушно повторил чиновник, отложив в сторону реестр, и снова принялся за прерванную работу.

Милена поняла, что ей тут больше нечего делать, и вышла во двор. Грудь ее расширилась, вдыхая чистый воздух. На душе стало легко, весело. Она зашагала к воротам. Но в это время ее окликнули из окна конторы. Милена обернулась.

— О, мешок свой забыла! — спохватившись, воскликнула она.

И сейчас же пошла за ним обратно. Остановилась у двери, где он лежал, подняла его и хотела было идти.

— Постой, молодка! Куда ты? — послышался голос из-за письменного стола.

Обернувшись, она увидела, что на этот раз над реестром склонились двое. Видно, ее позвали не из-за мешка: они вряд ли даже его заметили, а хотят сказать что-то другое.

Милена в недоумении остановилась.

— Как зовут твоего мужа? — спросил другой чиновник, безбородый, которого прежде в конторе не было.

— Стоян Тасков из села П., — отчетливо назвала Ми лена.

— Из П.? Стоян Атанасов. Доставлен капитаном Начевым… — промолвил безбородый, водя пальцем по реестру.

— Да, это он, — пробормотал другой.

Потом оба пошептались, и безбородый быстро вышел из комнаты.

— Он тут был? — спросила Милена, и сердце ее заколотилось.

— Подожди немного, молодка, — сказал прежний чиновник, закурил папироску и, вынув перо из-за уха, стал что-то писать.

Милена стояла в оцепенении. Что такое? Уж не приведут ли сейчас Стояна?

Молодой чиновник скоро вернулся с полосатой шерстяной сумкой в руках.

— На, возьми сумку, красавица; унеси ее!

Милена, озадаченная, машинально взяла сумку.

— Стоянова сумка! — вскричала она, растерянно глядя на чиновников.

— Да! Возьми ее с собой… Тут его вещи… Господь прибрал его, молодка: недавно похоронили, — торопливо сообщил чиновник, стараясь поскорей окончить неприятное объяснение.

Милена глядела опешив, как будто ничего не понимая, потом схватилась за голову и закричала пронзительно, на весь дом. Упала возле двери на пол, со сбившимся на голове платком, стала плакать, стонать, сжимая в руках Стоянов мешок. Раздирающие вопли ее терзали душу.

Чиновник скоро потерял терпение.

— Довольно, молодка, довольно! — строго сказал он. — Ступай! Муж твой умер. Понимаешь, умер! Дома у вас лежал бы — все равно умер бы!.. Не вопи, иди себе!..

Милена, в отчаянии, не слушала его.

Тогда он не на шутку рассердился.

— Ты слышишь? Я не люблю, когда у меня тут вопят, — сказал он, вставая. — Простой солдат, а шум-гвалт такой, будто умер фельдмаршал!.. Черт побери! — тихо добавил он.

Этот чиновник перевидал столько чужих, неизвестных ему покойников, уносимых отсюда, так привык к зрелищу человеческого страдания, что неспособен был тронуться горем Милены или отнестись к нему сочувственно. У него очерствело сердце, как у священников и врачей. Душераздирающие крики Милены только досаждали ему…

Сама не своя вышла Милена из больницы с двумя сумками на спине вместо одной. Зашагала куда глаза глядят, не зная, куда идет… и очутилась опять в городе, на Витошской улице. Шла, громко всхлипывая и вызывая удивленье встречных. Но скоро опомнилась, оглянулась по сторонам и остановилась. Как раз на том самом месте, где она останавливалась недавно, чтобы посмотреть на диковинную погребальную колесницу. Ей вспомнились вдруг и эта колесница, и священник, и солдат, и длинный черный гроб. Страшная мысль вдруг пронзила ее сознание.

— Матушки, да ведь это он и был давеча! — воскликнула она и беспомощно зарыдала, припав к фонарному столбу.

К ней подошел полицейский, тронул ее за плечо:

— Не собирай прохожих, молодуха!

Милена отшатнулась от него и быстро пошла вверх по улице. Теперь она шла сознательно: она шла по следам, оставленным черной колесницей.

Шла на кладбище.

Сумерки застали Милену неподалеку от Софии, и она заночевала на деревенском постоялом дворе. Забылась только поздно ночью. Во сне опять увидела Стояна — на какой-то привольной горе, где густые тени падают от широколистых дубов, а вечерний ветер далеко разносит журчанье прохладной горной речки. Она вспомнила, что ей приснилось, будто Стоян умер в больнице и что она встретила повозку, в которой его везли зарывать в землю, вспомнила, что искала его могилу и упала на нее… Какой страшный, лживый сон! Она благодарила бога, что это был только сон… Всю ночь она бредила и стонала. И, проснувшись на заре, вспомнила все, только долго не могла разобрать, что было наяву и что во сне.

1891

Перевод Е. Яхниной

Поезд только что прибыл и уже готов был тронуться в путь. Он останавливался здесь всего на две минуты, чтобы сдать почту. На этой глухой станции никто никогда не садился и не выходил.

Но сегодня, против обыкновения, перед ее зданием гудела целая толпа. Мужики и бабы шумно прощались с молодыми парнями в шапках, украшенных букетиками цветов и веточками самшита. Это были запасные из ближнего села С., которых везли на учения. Уезжали они всего на три недели, но родственники, взволнованные слухами о войне, провожали их так, будто расставались надолго, а может, и навсегда.