Компания стояла на поляне перед монастырем в напряженном ожидании.

Вместо жандармов появился Димо Казак.

— Казак! Казак! — закричали все, двинувшись ему навстречу.

— Скверное дело! — произнес он, тяжело дыша.

Все испуганно переглянулись.

— Тарильом подвел! — прибавил он, переводя дух. — Негодяй.

— А! Это из-за рыбьего хребта, наверно? — спросил Хаджи Атанасий.

Казак поглядел на него свирепо.

— Да нет же, пусть он его в пасть себе сунет и подавится, — сурово сказал он.

— Не верю, чтоб он сделал это нарочно, — заметил Хаджи Смион.

— А зачем вызвали учителя? — спросил Иванчо Йота.

— Его связали? — вставил Хаджи Смион.

— С какой стати будут вязать учителя? — проворчал Казак. — Учителя бей вызвал по другой причине…

— Знаю, знаю, — перебил догадливый Хаджи Смион, сразу успокоившись. — Чтобы тот прочел ему какую-нибудь старую купчую. Сам-то не больно грамотен — вроде меня.

— Какую старую купчую? — зверем зарычал на него Димо Казак. — Какую там купчую? Прокламацию! Прокламацию бухарестского комитета!

Все остолбенели.

И Димо Казак взволнованно рассказал им, что сегодня после полудня Варлаам приклеил на своих воротах прокламацию, говорят, с портретом Тотю-воеводы, а Селямсыз, растолкав читавших ее любопытных, взял и тут же отнес ее бею. Это страшно всех удивило, потому что никому не могло в голову прийти, чтобы смирный Варлаам был таким опасным человеком. Особенно испугался Хаджи Смион: он вспомнил, что сегодня был у Варлаама и тот даже просил у него ружье, о чем Хаджи Смион тут же рассказал товарищам. Мирончо стал кричать и бранить «предателя» Селямсыза, поклявшись, что придет время, — он повесит его на его собственных воротах, как Варлаамов хребет. Иванчо также выразил негодование по поводу «предательства по отношению к народу», совершенного Селямсызом, браня в то же время и невежественного Варлаама, который от природы не годится в бунтовщики. Но Иванчо был страшно потрясен, услышав от Казака, что онбаши ищет его, Иванчо, так как у него в комнате над лавкой всю ночь до самого утра горела свеча, и это показалось странным. Приятели стали перешептываться, кидая подозрительные взгляды на обе опасные личности, от страха дрожавшие, как лист.

После минутного совещания компания изменила свой план и решила идти в город.

— А вы скройтесь, будто вас нет совсем, пока все не разъяснится. С богом! — строго сказал Мирончо, указывая обоим подозрительным на Стара-планину.

Два приятеля некоторое время стояли, потрясенные, уставившись друг на друга в полном молчании. Хаджи Смион, с фесом учителя Гатю на голове, взволнованный, смущенный, растерянный, кинул, наконец, быстрый взгляд в ту сторону, куда ушли остальные, и в отчаянии еще ниже опустил голову. Первым нарушил молчание Иванчо Йота:

— Подай совет, Хаджи.

Хаджи Смион поглядел на него угрюмо.

— Какой совет? — сердито спросил он.

— Куда нам спрятаться?

— Мне с тобой? Чтоб ты меня погубил?

— Послушай, любезный друг, — на этот раз покорно промолвил Иванчо.

— Какой там еще «любезный»? Какой «друг»? Знать тебя не знаю.

— Послушай, брат, не бойся меня.

— А что ты писал ночью?

— Только не прокламацию, брат.

— Кому говоришь? Ступай себе.

— Постой, брат. Я тебе объясню.

Хаджи Смион поглядел на него высокомерно и недоверчиво.

— Говори, имеешь ты касательство к прокламации?

— Говорю тебе — не имею, — шепотом ответил Иванчо.

— Ты не заодно с Варлаамом?

— Нет, милый брат, — убитым голосом промолвил Иванчо.

Хаджи Смион призадумался.

— Поклянись, что не имеешь касательства.

— Клянусь! Вот!

Иванчо перекрестился.

— Клянись как полагается!

— Как?

— Скажи: лопни мои глаза, коли я что знал.

Иванчо повторил клятву, потом спросил, таинственно понизив голос:

— Может, ты что-нибудь знаешь… и прочее?

— Ничего… Но что ж теперь делать?

— Бежать, брат, бежать!

— Бежать?

— Ну да, бежать в горы, — испуганно твердил Иванчо.

— Так, в горы. А наши жены? Нет, нет, тогда про нас скажут: настоящие бунтовщики… А если мы попадем к Филиппу? Избави боже! Ведь тогда нам придется драться с турками!

— Так как же? Да не бойся ты меня, милый брат.

Хаджи Смион хотел что-то сказать, но вдруг остановился и промолвил:

— Поклянись еще раз.

Иванчо опять поклялся.

— Ну, пойдем, спрячемся в «Нору». Оттуда видно во все стороны; она возле самой горы. Но ежели ты меня погубишь…

И они быстро пошли по полю по направлению к Белому яру.

К западу от луга, за бурлящей по камням рекой, вздымается изрытый дождевыми потоками, изъеденный временем высокий берег. Земля здесь такая светлая, что место это называется Белый яр. На верхнем краю яра, прилегающем к Стара-планине, виднеется отверстие размером в человеческую голову, если смотреть на него с луга.

Оно было проделано мотыгами беднячек, обнаруживших там жилу великолепной белой глины и наполнявших этой глиной свои рваные мешки, чтобы побелить перед большим праздником стены своего дома. К этому-то уединенному и удобному убежищу и поспешили опальные приятели.

Вода в реке сильно прибыла, и мутные валы, пенясь, яростно бились об огромные круглые гладкие камни, принесенные сюда дождевыми потоками из самых недр горы. Волны с грозным и диким шумом встали поперек дороги обоим беглецам, заставив их остановиться в недоумении.

Несколько крупных камней, лежащих на одинаковом расстоянии друг от друга и заливаемых водой, привлекли внимание Иванчо и Хаджи Смиона, образуя случайный и опасный мост, по которому все же можно было перейти на ту сторону.

— Иди, Иванчо, — промолвил Хаджи Смион, в страхе глядя на воду.

Иванчо озирался в смущения и растерянности.

— Поставь ногу вот на этот камень, — продолжал Хаджи Смион, — потом вон на тот, что немножко заливает вода, потом прыгни на тот острый, потом перескочи как-нибудь вон туда, на синюю плиту, что криво стоит, а с нее — хоп на берег!.. Если оступишься — крикни… Я в Молдове похуже одну реку так вот переходил…

Но Иванчо не нуждался в уговорах Хаджи Смиона. Собравшись с духом, он стал на первый камень, потом на второй. Тогда Хаджи Смион принялся воодушевлять и ободрять его, но шум волн заглушил его голос.

На четвертом камне Иванчо остановился неподвижно: вода, бурля, заливала ему ноги. Он испугался, но, услыхав ободряющие возгласы приятеля, взял себя в руки и благополучно перепрыгнул на острый камень, на котором почти не было места, где встать. Только тут он понял, на какое опасное дело пошел, ибо один только Марко Королевич мог бы перепрыгнуть через мутную бездну, клокочущую меж двух камней перед ним. Оглушительный рев реки ошеломил его, заставил застыть в оцепенении. Ему показалось, что камень двинулся и плывет против течения. Он хотел вернуться назад, но было уже поздно. Вдруг он закачался, как пьяный, вообразив, что Хаджи Смион выдергивает камень у него из-под ног; он бросился на синюю плиту, но упал в волны, сбившие его с ног своим буйным напором. Между тем Хаджи Смион делал всяческие усилия, чтобы помочь своему бедному другу: кричал, махал руками, отчаянно прыгал, кинул ему свой фес, чтобы тот за него ухватился, и ругательски ругал строителей дрянного моста.

Иванчо еле вылез на берег, промокший до нитки, без феса, без обуви. С рукавов и брюк его, журча, текли мутные ручьи. А в это время Хаджи Смион, решив, что в данный момент благоразумней отложить купанье, пошел искать ниже броду. Напрасно Иванчо выразительно махал ему рукой: иди, мол, тем же путем. Он нашел более удобный переход.

— Хорошо, что ты вылез, — сказал он, снова сойдясь с Иванчо. — Я бы тоже за тобой перешел, ежели бы ты меня не удержал.

— Как? Я? — воскликнул Иванчо со злобой.