Нельзя сказать, что совет Кавгадыя пришелся Юрию по душе. При воспоминании о непрерывной череде унижений, сопровождавших каждое его посещение Орды, у московского князя тоскливо засосало под ложечкой. Но разум подсказывал ему, что Кавгадый прав, и Юрий, смирив гордыню, согнулся перед послом в благодарственном поклоне.

— Спаси тебя бог, боярин, за то, что ты так добр к своему недостойному слуге, — выдавил он из себя. — Надеюсь, ты и впредь не оставишь меня своими мудрыми советами.

Кавгадый широко улыбнулся, обнажив крупные, покрытые густым коричневым налетом зубы.

— Ты мне нравишься, князь Гюрги. Не знаю чем, но ты сразу расположил к себе мое сердце. Я чувствую, что вместе мы с тобой совершим великие дела... А пока, не теряя времени, ступай к себе и, сделав все необходимые распоряжения, о делах больше не думай, а закати хороший пир, да меня пригласить не забудь: на голодный желудок да с тяжелым сердцем большие дела не делаются. Считай это еще одним моим мудрым советом.

— Господи, красота-то какая! — восхищенно выдохнула княгиня Анна, высунув голову из возка и с любопытством глядя в сторону тихой, текущей в низких луговых берегах реки Нерли, вдоль которой неспешно двигался княжеский поезд — несколько возков и сопровождавшая их дружина. Михаил Ярославич, который ехал рядом на коне, погрузившись в не оставлявшие его ни на час невеселые мысли, поднял голову и удивленно взглянул на жену. Давно уже он не видел в глазах Анны таких живых, радостных искорок — с того самого дня, как ордынский посол впервые объявил ему строгое Узбеково веленье без промедления прибыть в Сарай. Чуя недоброе, князь тянул с отъездом сколько мог, а вместо себя послал к ханскому двору двенадцатилетнего сына Константина, но, получив вторичный приказ, вынужден был повиноваться. Жена и сыновья Дмитрий и Александр провожали князя до границы его владений.

Михаил перевел взгляд туда, куда были устремлены радостно заблестевшие глаза жены. Его взору открылось настоящее диво. На плоской вершине небольшого зеленого холма, как царственный венец на челе земли, возвышалась небольшая одноглавая церквушка необыкновенной красоты. С зеленой, как росшие вокруг него деревья, маковкой, белоснежный, как сияющие над ним облака, храм, казалось, сливался воедино с окружавшей его природой, словно он тоже был творением земли, воздуха и солнца, а не человеческих рук

Дав поезду знак остановиться, князь спешился и помог жене выйти из возка. Подойдя к храму настолько, что можно было разобрать украшавшие его стены лепные фигуры, княжеская чета остановилась и какое-то время молча любовалась этим неувядающим, подобравшим лепестки закомар каменным цветком, выросшим на берегу Нерли в далекие уже времена благоверного князя Андрея Боголюбского; потом поднялась по склону холма и зашла внутрь.

В храме было тихо и безлюдно; только старенький священник с завивающейся на конце седой бородой, встав на цыпочки, шарил рукой в открытом поставце; в другой руке, опущенной книзу, он держал связку ключей. Заслышав шаги вошедших, священник повернул голову и посмотрел на княжью чету добрыми кроткими глазами.

— Завтра приходи, боярин, завтра, — ласково и немного виновато сказал он. — Я топерь домой иду, храм затворяю. Уморился что-то, прямо ноги не держат, — будто извиняясь, пояснил он и, захлопнув дверцу поставца, с трудом заковылял к выходу.

— Жаль, — огорченно произнес князь. — Завтра я уж буду далече. А мне так хотелось перед дальнею дорогой в сем преславном храме причаститься святых тайн. Может, уважишь великого князя Володимерского? — добавил он с просительной и одновременно немного лукавой улыбкой.

Широко раскрыв рот, священник остолбенело уставился на князя; ключи его со звоном упали на пол.

— Господи Иисусе! Батюшка Михаил Ярославич, ужели ты?! — воскликнул он, как-то вдруг засуетившись. — Что же ты сразу-то не сказал? А я-то тебя едва не выгнал! Пожалуй в исповедальню, сделай милость. Ах ты, господи, радость-то какая!

Всплескивая руками, священник повернулся, чтобы показать князю дорогу, но тут вспомнил о лежавших на полу ключах. Кряхтя, опершись рукой о колено, старик попытался было нагнуться, чтобы поднять их, но князь опередил его. Бросившись к священнику, он поднял связку и с улыбкой протянул ее старцу. Бормоча слова благодарности, священник указал Михаилу на маленькую дверь, едва различимую в полумраке храма.

— Куда же ты, батюшка, путь-то держишь? — квохтал священник, мелкой рысцой поспевая за стремительно шагавшим по привычке князем. — Не иначе как в Орду. О-хо-хо, вот послал господь кару за грехи наши! Не чаем уж и избавления дождаться.

Когда князь и священник уединились в исповедальне, Анна подошла к иконостасу и бросилась на колени перед отрешенно взиравшими на нее ликами.

— Пресвятая богородице, — горячо шептала княгиня, выпростав из-под белой шелковой накидки тонкие руки и сложив их перед собой, — смягчи сердце свирепого татарина, помози мужу моему возвратиться невредимым. Пусть не будет Михаил князем, пусть мы даже никогда уже не увидимся, токмо бы он был жив. Боле мне ничего не надобно. Смилуйся над нами, грешными, заступница наша!

Закончив молитву, княгиня поднялась, украдкой, взглянула на дверь исповедальни и, старательно отерев выступившие слезы, принялась медленно расхаживать вдоль стен, делая вид, что рассматривает покрывающие их фрески.

После завершения всех необходимых обрядов священник наотрез отказался отпустить княжескую чету прежде, чем она ознакомится со всеми красотами храма.

— Невелика наша храмина, но по древности и велелепию своему справедливо между славнейшими на Руси почитается, — с гордостью изрек он, остановившись напротив поблескивавших позолотой царских врат. — Многие доныне пеняют Андрею Юрьевичу, что столь дивный храм воздвиг он в сем уединенном месте, в отдалении от стогн града; я же полагаю, что в этом выборе мудрость сего князя проявилась не менее, чем в делах правления. Вообразите, что храм стоял бы в Володимере. Что он был бы рядом с высокими палатами и величавыми соборами? Так, невзрачная церквушка, и не более того. Токмо здесь, посреди лугового простора, льзя в полной мере ощутить духовную мощь, в сей храмине заключенну.

Но красноречие священника пропало даром: Михаил его уже не слушал — упоминание об Андрее Боголюбском снова навело князя на горькие раздумья: «А чем воспомнят меня, буде судил мне господь скончить свои дни такоже, яко Андрею? Я ведь не оставлю после себя такого храма, как не оставлю и Боголюбова. Что скажут потомки: был-де такой князь, препирался с братаничем о великое княженье, да и проиграл. Одно слово — неудачник». Опустил голову Михаил Ярославич, яростно заходили у него на скулах желваки.

— Ну, храни тебя бог, княже, в трудном и опасном деле твоем, — сказал священник, троекратно крестя князя на прощанье. — В храме Покрова принял ты днесь святое причастие, и да будешь ты огражден сим покровом от любого зла во все дни жизни твоей.

Притихшие, умиротворенные, проникнутые молитвенным настроением, Михаил И Анна не пошли сразу к ожидавшим их спутникам, а, выйдя из храма, уселись на склоне холма, тешась красным летним днем. Мир вокруг был полон радости и покоя. Восковая печать солнца весело и весомо скрепляла развернутый над головами княжеской четы чистый небесный свиток, по которому то там, то здесь редкими клочками было разбросано жемчужное руно пухлых завитых облаков. Внизу, словно голубая, со сверкающей проседью борода, расстелилась по плоской зеленой груди спокойная Нерль. Опершись рукой о твердую землю, приятно щекотавшую ладонь примятой прохладной травой, подобрав ноги, Анна неотрывно следила за полосатой пчелой, которая, поблескивая на солнце прозрачными крыльями, старательно карабкалась по чашечке склонившегося под ее тяжестью голубого цветка.

Князь и княгиня долго молчали; вдруг Михаил со странным, отрешенным выражением повернулся к жене-.

— А помнишь, Аннушка, как горели наши хоромы, а мы с тобой в одном исподнем выпрыгнули из окна и тем токмо и спаслись? — Княгиня молча поежилась от страшного воспоминания. — Я лишь теперь уразумел, что то было предвестье бед гораздо худших. Да, Аннушка, снова полыхает наш дом, и, боюсь, сего пламени нам также не унять, доколе не сожрет все подчистую.