Все еще говоря, Мишель начал изящным, замысловатым почерком выводить на бумаге строчки, объединенные по четыре. Жюмель поняла, что ей пора уходить, но, рискуя рассердить мужа, бросила взгляд на листок. Катрен, который она прочла, показался ей бессмыслицей:
Le croisé frere par amour effrenée
Fera par Praytus Bellerophon mourir
Classe à mil ans la femme forcenéе
Beu le breuvage, tout deux après perir.
Брат крестоносца из-за любви неистовой
Через Проэтуса убьет Беллерофонта.
Тысячелетний флот безумной женщиной погублен.
Напиток выпив, оба погибают
[33].
— Что, черт побери, это означает? — не удержавшись, спросила она.
Мишель продолжал лихорадочно писать, словно им двигала какая-то потусторонняя сила. Только закончив пятый катрен, он устало посмотрел на жену.
— А, ты еще здесь… — отрешенно пробормотал он, не испытав ни малейшего раздражения.
Однако интерес, проявленный ею к катрену, его немного встряхнул.
— А что тебе интересно узнать?
— Что означают эти стихи? Я говорю о самом первом катрене.
— Ты поверишь, если я скажу, что и сам толком не понимаю?
Он положил перо рядом с чернильницей, поднес листок к глазам и прочел то, что написал.
— «Croisé frère», наверное, монах, сраженный любовью. И эта любовь доведет его до того, что он через подставное лицо подстроит чью-то смерть, видимо соперника. В греческой мифологии Прет, царь Арго, из-за ревности посылает на смерть своего кузена Беллерофонта к царю Лидии Иобасту[34].
— И ты надеешься, что в этих сложных намеках хоть кто-нибудь разберется?
— Кто-нибудь да разберется. Я же разобрался, — ответил слегка уязвленный Мишель.
— Это потому, что ты в это вдумывался. Идем дальше: «Classe à mil ans». «Classe» — это флот, я знаю.
— Или, в более широком смысле, войско.
— Хорошо, но почему «тысячелетнее»? Непонятно.
Мишель внимательно поглядел на листок и закусил губу.
— Может, я хотел написать «а Milano», то есть в Милане. Там сейчас находится французское войско.
— Вот-вот, так понятнее. И дальше тоже: сумасбродная женщина, наверное его возлюбленная, отравится вместе с ним. Так?
— Думаю, так.
Мишель подыскивал подходящие слова, чтобы объяснить жене свои соображения.
— Понимаешь, Жюмель, я не вполне себя контролирую, когда пишу. Я вижу видения, и эти строки — образы, внушенные видениями. Когда же видения исчезают, я пытаюсь их запечатлеть как можно точнее, и иногда получается, что для этого прекрасно подходят тексты античных авторов, к примеру Петра Кринита. Но по большей части мои катрены как бы пишутся сами собой, словно мне их кто-то диктует.
— Кто диктует?
Мишель вспомнил Парпалуса, но не захотел пугать жену.
— Да никто. Я так говорю, чтобы было понятнее.
Жюмель кивнула, но явно осталась в недоумении.
— Кажется, поняла: у тебя бывают видения, и ты переводишь их на язык поэзии. Верно?
— Более-менее верно.
— Но некоторые катрены говорят о том, что уже произошло, а не о будущем. — Наклонившись, она старалась через плечо мужа прочесть второй катрен: — «Urnel Vaucile sans conseil de soi mesmes…» Нет, у тебя слишком непонятный почерк. Читай сам.
Мишель послушно взял второй листок и удивился: он не помнил, чтобы записывал эти строки.
Urnel Vaucile sans conseil de soi mesmes
Hardit timide, par crainte prins, vaincu,
Acompagné de plusieurs putains blesmes
A Barcellonne aux chartreux convaincu.
Самодостаточная Урна Вокля, сама в себе,
Таит отвагу и боязнь преодоленные.
В сопровождении шлюх нескольких поблекших
Найдут пристанище в аббатстве у картезианцев
— Вот видишь? — уличила его Жюмель, — Здесь говорится не о будущем, а о том, что случилось много лет назад, когда короля Франциска Первого взял в плен Карл Пятый и заточил в Барселоне. Разве не так?
— Может, и так, — неуверенно ответил Мишель.
— Да без всяких «может быть». Известно, что император, чтобы его успокоить, послал ему девчонок. Известно также, что одна из них покоится с ним рядом в монастыре картезианцев. Разве не так?
— Так, — ответил Мишель, слегка ошарашенный. — Но не могу сказать, относится ли мой катрен именно к этому факту.
— А на мой взгляд, дело очевидное. «Гордый, но робкий, попавший в плен от страха, побежденный»: это, конечно, Франциск Первый. А вот первая строка словно бы составлена из случайных слов. «Urnel Vaucile sans conseil de soi mesmes». Может, ты хотел написать что-то совсем другое?
Мишель подумал и ответил:
— Думаю, нет. Два первых слова написаны на романском языке. Первое означает «мочиться», второе — «бродяжничать», то есть «передвигаться без цели». Теперь понимаешь смысл?
Жюмель сначала удивилась, а потом расхохоталась. Чтобы успокоиться, ей пришлось зажать рот рукой.
— Ясное дело, понимаю! Бедный король описался, то есть дал струю под себя! Теперь понятно, что значит «sans conseil de soi mesmes»: «не отдавая себе отчета»!
В Мишеле нарастало раздражение.
— Это нормальная реакция при испуге. Тебя это так смешит?
— Ужасно! — Жюмель вытерла набежавшие от смеха слезы, — Представляю себе Франциска, который писает под себя, как осел: кто знает, может, с ним это случилось при испанцах!
Мишель забрал листок со стола, резко вскочил и сурово взглянул на жену.
— Хватит, тебе пора спать. Ты так расшумелась, что Магдалена вот-вот проснется.
— Иду, иду, — Жюмель все никак не могла успокоиться. — Еще только один вопрос.
— Что за вопрос?
— Да тот, что и был: почему твои пророчества относятся не к будущему, а к прошлому?
— Я же уже говорил, что это не совсем так. Чем ближе к Богу, тем более унифицируется время. Прошлое и будущее смешиваются, а настоящего вовсе не существует. Эту точку зрения Ульрих и хотел навязать человечеству, прекрасно понимая, что она ведет к безумию.
Немного успокоившись и не желая разрушить взаимопонимание, которое их так сблизило, Мишель добавил:
— Я знаю, что все это очень трудные понятия, потому и решил выражать их только средствами поэзии. Ведь поэзия — язык Бога, в то время как проза — язык людей.
В этот миг с нижнего этажа послышался плач Магдалены.
— Ну вот, захныкала наша девочка, — сказала Жюмель, — Надо срочно спускаться.
Она уже направилась к лестнице, но на площадке остановилась.
— Знаешь, Мишель, иногда и вправду кажется, что некоторые твои стихи вдохновлены Богом. Но есть такие, которые явно нашептал хитрый и злобный демон. Король описался… Ой мамочки! — И она сбежала вниз, чтобы снова не расхохотаться.
Мишель посмотрел ей вслед без злости, но с огорчением.
Он подумал, что, если Магдалена всерьез расплачется, ее не так-то легко будет успокоить. И сладостное занятие, которое они с Жюмель планировали на сегодня, придется опять, в который уже раз, отложить.
Он снова уселся за стол и вздохнул, стараясь не обращать внимания на острую боль в паху, которая возникала всякий раз, когда эрекция не находила выхода. Взяв листок с катренами, он запоздало посыпал его песком, служившим в те времена промокашкой, и положил в стопку с другими листками, исписанными его неровным почерком.
Теперь ему надо было составить натальные карты клиентов, что придут утром за своими гороскопами. На чистом листке он начертил квадрат, расположив его ромбом, и начал уже вычерчивать треугольники домов[36], как вдруг услышал какой-то шорох и обернулся.