Стоило только Сергею снять с пса комбинезон, как он мигом помчался в свою каютку и через пару минут вернулся, держа в зубах большую миску из нержавейки. Так они и вошли в столовую, где возле стены уже разлеглись возле мисок хвостатые члены экипажа «Мустанга». Остальные члены экипажа сидели за большим обеденным столом и Сергей, посмотрев на такую идиллию, подсаживаясь к столу со смехом воскликнул:
— Война войной, а обед по расписанию, мужики?
— А как же, Батя. — Широко улыбаясь ответил ему главный минералог корабля-сборщика Хуан Антонио Альварес, в котором уже нельзя было узнать старого профессора Массачусетского технологического университета — Если мы доверху забили танки нашей лошадки, то почему бы и самим не пообедать, прежде чем отправиться домой. Тем более, что пыль нам на этот раз досталась жирная, почти вдвое тяжелей обычной. В ней полно железа. Так что домой лететь придётся не спеша.
Двое дежурных по камбузу тотчас принялись накладывать корм в миски собак и Сергей известил всех членов экипажа под их весёлое, задорное чавканье:
— А вот домой мы сегодня как раз и не летим, ребята. Выгрузим пыль в Нью-Лондоне, примем на борт водород и мультитекс, и сразу же отправимся в Лабиринт Ночи. Очень мне хочется прежде, чем отправляться на Землю, посмотреть на то, чем же там на самом деле забиты трещины в каньонах, да, и на сами эти трещины тоже. Не знаю как вам, ребята, но мне давно уже неймётся пройтись по этому Лабиринту с пылесосом.
— Давно уже пора! — Громко воскликнул профессор Альварес нервно теребя свой медальон — большое платиновое кольцо с вставленным в него Клинком Аллаха.
Его дружно поддержали все остальные члены экипажа и только появление на столе глубоких тарелок с наваристым борщом предотвратило дискуссию. После обеда все восемнадцать человек, большая часть членов экипажа «Мустанга», быстро разбежались по своим постам и Сергей Чистяков вошел в пилотскую кабину и сел в командирское кресло. Арес лёг рядом и положил морду на лапы. Пёс полностью доверял своему хозяину, как пилоту, хотя на этот раз «Мустангу» предстоял довольно тяжелый старт. Причём в прямом смысле этого слова. У самого дна в этом кратере лежал почти метровой толщины слой очень древней пыли почти кирпичного цвета. Для производства марсолита, даже самого дешевого, она не годилась, зато давала отличное железо, а вместе с ним ещё и кислород для атмосферы, так что это был очень хороший рейс и груз на борту тоже.
Сергей проверил показания бортового компьютера и начал предстартовую подготовку. Продул дюзы, затем врубил двигатели подъёмной тяги, но их не хватало и тотчас врубил маршевые двигатели сразу на половину мощности. Этого хватило. Вибрация корпуса конвертоплана усилилась и он стал лениво, как бы нехотя, подниматься вверх. Всё же они немного перестарались, но жидкого водорода в баках было достаточно и Сергей увеличил тягу. Через несколько секунд они взлетели на высоту в двести метров, оставив на поверхности Марса две борозды от посадочных салазок и большое тёмное пятно обожженного, местами спёкшегося в шлак грунта. Ещё через несколько секунд он плавно перевёл крылья конвертоплана в горизонтальное положение и он помчался с набором высоты к Нью-Лондону, оставляя после себя широкий белый шлейф пара. Атмосфера Марса потихоньку наполнялась и водяным паром, но очень медленно. Для того, чтобы на этой планете появились облака и прошли первые дожди, нужно было растопить хотя бы треть ледяных шапок.
На космодроме Нью-Лондона, с которым Сергей связался сразу после взлёта, их уже ждали громадные пылевозы. Сгрузив всю пыль до последнего грамма, он принял на борт жидкий водород и мультитекс, после чего стартовал уже с колёс и полетел прямиком к загадочному Лабиринту Ночи, в самый центр этого странного ареологического образования, по поводу которого ареологи так и не пришли до сих пор к единому мнению. Его привлекал один из каньонов находящийся в самой середине Лабиринта Ночи, названный Посохом. Он был глубже других и к тому же на дне каньона в средней его части на снимках, сделанных в инфракрасном диапазоне были чётко видны шесть параллельных трещин одинаковой ширины и длины. Каньон Посох имел в ширину почти семь километров, а в глубину немногим более полутора, так что места для посадки там вроде бы вполне хватало, вот только расстояние от трещин, имевших в ширину сорок метров, было невелико, всего каких-то девяносто пять метров и Сергей намеревался посадить свой конвертоплан точно посередине этой цепочки странно одинаковых трещин, которые были очень похожи на следы работы какого-то землекопа-великана.
До Лабиринта Ночи они долетели быстро и ещё до захода солнца Сергей совершил едва ли не самую ювелирную из всех своих посадок на Марсе. Когда он выключил двигатели, то не убирая рук со штурвала посмотрел на Ареса. Пёс взглянул на него своими умными, тёмно-карими глазами и широко раскрывая пасть зевнул, показывая свои здоровенные, белоснежные клыки. Он облегчённо вздохнул и потрепал его по лобастой голове, а пёс немедленно положил ему лапу на колено, словно подтверждая свой вывод, — хозяин, не бойся, всё в порядке. Датчики конвертоплана также показывали, что он стоит на прочном каменном основании. Вместе с Аресом Сергей вышел из пилотской рубки и спустился на нижнюю палубу, где его друзья уже надевали на своих четвероногих разведчиков комбинезоны-пыльники и прочные сворки, к которым крепились ещё более прочные репшнуры. Теперь им нужно было в первую очередь оконтурить края трещин. Через полчаса все восемь разведчиков во главе с командиром корабля спускались по аппарели.
Из-под днища «Мустанга» струями из дюз вымело не только пыль, но и все мелкие камни, так что края трещин, абсолютно ровные, было очень хорошо видно. Конвертоплан стоял точно по середине каньона вдоль двух параллельных трещин и в ярком свете его прожекторов было хорошо видно следы разлёта пыли, которая ещё стояла стеной метрах в четырёхстах и теперь медленно оседала. Ветра в каньоне не было, но здесь он был не очень-то и страшен, ведь конвертоплан стоял на прочном основании из рыжевато-бурого базальта. Хуан, державший на поводке немецкую овчарку по кличке Идальго, сказал:
— Серхио, похоже, что этот каньон всё-таки промыла вода, но мне совершенно непонятно, как в базальте могли образоваться шесть одинаковых по форме углублений.
Сергей пожал плечами и ответил:
— Хуан, мне тоже это непонятно, ну так что с того? На снимке видно, что их длина составляет четыре километра, а о глубине мы не имеем ни малейшего представления. Сейчас обойдём эту парочку по краю, а завтра начнём качать пыль и всё узнаем. Или ничего не узнаем, чему я тоже ничуть не удивлюсь.
Они разбились на пары и пошли вдоль края трещин. Две пары каждая вдоль своей вперёд, а две назад. Через три часа отметив трещины цепочкой следов они встретились на противоположной стороне и чтобы не проделывать этот путь снова, перебрались через трещины по лёгким марсолитовым мосткам. Остальные члены экипажа за это время уже достали из трюма трубы и проложили пылепроводы. По четыре штуки к каждой трещине. Хуан, который успел взять пробы с разной глубины, сообщи всем, что верхний слой, как это и полагается, состоит из лёгкой пыли, а вот внизу пыль лежит слоями. Разведчики вместе с собаками поднялись на борт «Мустанга», а профессиональные пылесосы, выставив механизмы, принялись за работу. Ну, профессиональными пылесосами были все тридцать шесть членов экипажа конвертоплана, принадлежащего Сергею Чистякову включая его самого. На то, чтобы загрузить танки марсианской пылью по самую пробку, уходило в среднем тридцать часов, так что пыльную вахту придётся стоять всем, а пока что под мерный рокот насосов разведчики приступили к ужину. Евгений, старший штурман корабля, пододвигая к себе запеканку спросил:
— Ох, когда же эта пыль закончится только?
Сергей улыбнулся и поинтересовался у него:
— Что, Женя, хочется, чтобы мы поскорее запустили в атмосферу парниковые газы и начали таять полярные шапки? Нет, старина, тогда вся эта пыль, которой цены нету, растворится в воде и пока она илом ляжет на дно, мы долго будем любоваться на гнусную жижу. Дождика ты может быть и дождёшься, но вот искупаться в марсианском море, озере или речке ты сможешь ещё не скоро. Мы ведь только начинаем на склады работать, а нам их нужно этой пылью под завязку заполнить. Так что пусть уж лучше атмосфера ещё лет двадцать остаётся прозрачной.
