— Ну, как тут вам, Чайка? Привыкаете? — спросил командир.

— Так точно, привыкаю, товарищ капитан!

Моховцев не знал, что сказать дальше, и некоторое время молча смотрел на девушку. Зина, нарушая военный порядок, опустила глаза.

Капитан уже ругал себя за то, что согласился отправить Зину на пост, но понимал, что не в силах что-либо сейчас изменить.

— Письма из дома получаете? У вас, кажется, только мать есть…

— Так точно, товарищ капитан. Мама.

— Гм… Ну что ж, хорошо… Маму нельзя забывать… — Он вздохнул. — Пишите ей почаще.

Потом капитан умолк, крякнул и вдруг покраснел. Зина подняла голову. Предзакатное солнце пурпурными бликами играло на лице капитана, подчеркивая его растерянность. Хмурый, с полными надутыми губами, он был похож сейчас на обиженного ребенка. Зина еще никогда не видела таким своего строгого командира, и ей стало как-то неловко.

— По батальону, значит, не грустите? А?

Зина молчала.

— Ну, хорошо, служите… А если у вас будут трудности, звоните прямо мне, — по-отцовски разрешил капитан и пошел к машине.

Он, наверное, почувствовал себя постаревшим на добрый десяток лет после своего несмелого разговора с девушкой, потому что шел медленно, сутулясь, потом неловко взобрался на сиденье автомобиля.

— Спасибо этому дому, — сказал Давыдовой. — Поехал к соседям… Только смотрите не звоните им!..

— Есть не звонить! — громко повторила приказание Давыдова с таким расчетом, чтобы ее услышала дежурная и поняла, что предупреждать соседей нельзя, но намекнуть, пожалуй, можно. — Счастливо доехать, товарищ капитан.

— Не забывайте о линии, младший сержант. Ясно? Замаскируйте, — устало напомнил он.

— Так точно!

«Козел» тихо покатился в лощину. На его старом, с прожилками ветровом стекле, так же как на лице капитана, багровым отблеском заиграло закатное солнце.

Длительное затишье заканчивалось. Горячий июль и жаркий август отгремели могучими грозами в Западной Украине, на границах Польши. И тогда на юго-западе прозвучал над измученной Европой седьмой удар Советской Армии.

Все началось в теплое августовское утро. Фронт огромнейшей немецко-румынской армии, которая впилась в землю сотнями железобетонных укреплений, был пробит советскими войсками, точно тараном.

Наблюдательные посты ВНОС, расположенные вдоль фронта, вначале оказались в центре гигантского вихря, который с грохотом двигался на немцев и румын. В воздушном океане армада за армадой проносились на запад краснозвездные бомбардировщики; ревя моторами, низко стелились над землей эскадрильи штурмовиков. Предупрежденные о массовых вылетах нашей авиации, посты противовоздушной обороны не успевали регистрировать их. Схемы на планшетах оперативных дежурных пестрели сливавшимися красными линиями, устремленными к фронту.

Попытки вражеских истребителей взлететь и принять бой заканчивались для них печально. Над передовыми постами ВНОС, как и раньше во время больших операций, завязывались воздушные сражения, но теперь они заканчивались быстро, и девушки восхищенно докладывали о сбитых немецких самолетах, о бегстве врага и полном господстве в воздухе нашей авиации.

В эфире происходило что-то невероятное: сквозь тысячи морзянок, перекрывая встревоженный гомон немецких связистов, прорывалось откровенное, радостно-взволнованное крутое русское словцо. Радиостанции ротных и батальонных постов не могли принимать радиограмм — так заполнили эфир команды пехоты, артиллерии, танков, авиации.

Так продолжалось несколько дней, а потом фронт продвинулся дальше на запад. Оттуда теперь доносился только далекий гул канонады. Вскоре радио сообщило: советские войска вошли в столицу Румынии Бухарест, двадцать две дивизии врага, замкнутые в котле, ликвидируются…

…Один за другим, выходили от Моховцева офицеры, получившие задание на передислокацию. Если раньше, до того как началось совещание, в штабе можно было услышать и бодрую шутку, и солдатскую присказку, то сейчас обстановка изменилась, и каждый, кто выходил из кабинета командира, имел озабоченный, сосредоточенный вид…

— Старший лейтенант Лаврик!

— Слушаю, товарищ капитан! — К столу командира подошел высокий рыжеватый офицер. Крепко сомкнутые губы говорили о волевом характере.

Карандаш Моховцева уткнулся почти в середину большой карты, свисавшей со стола, как скатерть. Здесь господствовали зеленая и коричневая краски: низина, горы и лес. Широкая извилистая линия «шоссейки», идя снизу, от Бухареста, и натолкнувшись на горы, поднималась на перевал. За перевалом она опускалась в долину и снова устремлялась на север. Южнее горного кряжа неровным прямоугольником был обозначен большой город.

Лаврик наклонился над картой и прочитал: «Плоешти».

— Вашу постоянную дислокацию уточним в ходе продвижения передовых войск. Временно при вступлении на территорию Румынии дислоцируетесь в этом месте… — Карандаш командира скользнул по карте вдоль шоссейной дороги. — Видите, что здесь делается? Куда ни бросишь взгляд — или вышка, или нефтеперегонный завод. Ясно? Теперь, когда Румыния повернула оружие против немцев, возможны налеты фашистов на эти объекты… Они уже бомбардируют румынские города… Посты размещаете полуовалом вокруг нефтяного района. Боевое задание: сберечь народное богатство, не дать разрушить его с воздуха. За каждый объект отвечаете головой. Ясно? А?

— Так точно, товарищ капитан!

— При дислокации роты учесть, что один пост выдвигаете вперед, непосредственно на подступы к кряжу… — Карандаш командира запетлял по пунктирной линии горной тропы и обозначил жирной точкой место поста. — Горы создают возможность неожиданного появления противника с севера и северо-запада. По приказу командующего в схему оповещения поста включается зенитная батарея, расположенная в этом же пункте. Назначьте сюда наиболее подготовленных людей…

— Ноль девять, товарищ капитан.

Карандаш в руках капитана на мгновение застыл.

— Хорошо, — согласился Моховцев. — Пусть девятый… Теперь дальше… Вот здесь, — указал командир на перекресток дорог, — проходит постоянная линия связи. Ваша задача, — карандаш скользнул вдоль черной линии, — подключиться к ней и повести шлейф к ротному посту, вот сюда. — Карандаш передвинулся в прямоугольник большого города. — А здесь — линии связи с постами и зенитчиками. Все. Ясно? А?

Лаврик выпрямился, повторил задачу, поставленную роте командиром батальона.

— Хорошо. Выполняйте! — приказал Моховцев. — Схему постов представить мне на утверждение в двадцать ноль-ноль.

Лаврик, отдав честь, отошел от стола командира.

На наблюдательных, ротных и батальонных постах необычайное оживление. В отличие от компактных воинских частей подразделения Моховцева должны были передвигаться к новому месту каждое своим маршрутом. Пост ноль девять уже покинул разрушенную хату над Днестром и пешком пришел на ротный пост в небольшой городишко Рыбницу.

Белые от пыли улицы этого городка покоились между могучими прибрежными холмами. Над ними стояло горячее августовское марево, полное запахов сушеной вишни, расколотых арбузов и нагретого солнцем винограда. Иногда от Днестра веял застоявшийся ветерок, на мгновение прибавлял к горячему, дурманяще сладкому воздуху какую-то свежую горечь и приносил в городишко рокот самолетов, патрулировавших над переправой.

Посты уже целый час, как собирались на ротном посту. Девушки слонялись по тесному двору, ожидая командира роты Лаврика и приказа трогаться в путь.

Всех интересовала новая дислокация. Никто толком не знал, куда их пошлют, но догадывались, что пойдут за границу, в Румынию, в чужой мир, который представлялся очень туманно.

Не выдавая своего волнения, девушки шутили друг с другом, перебрасывались остротами. Овеянные всеми ветрами, дубленные морозом и паленные солнцем, пуганные бомбами и свистящими, осколками, они так привыкли к фронтовой жизни, что у многих появились незаметные для них самих характерные солдатские привычки. Но если в боевой обстановке у них появлялась внутренняя собранность, военная ловкость и способность не теряться, то сейчас, во время вынужденного безделья во дворе ротного поста, девушки не знали, куда себя девать.