Чувствуя, как под ударами объяснений комбата рушатся его надежды, Земляченко сам не заметил, как произнес:
— Товарищ капитан… вся эта история похожа на перестраховку. Нельзя приносить человека в жертву, лишь бы начальство сказало, что в части наведен порядок.
Андрей был уверен, что Моховцев сейчас взорвется и грубо выставит его из кабинета. Но капитан только сверкнул глазами, в которых отразились боль и раздумье.
Несколько секунд оба молча стояли друг против друга. Моховцев, видимо, заметил в глазах Андрея испуганные огоньки, и это помогло ему взять себя в руки. Он глубоко передохнул, посмотрел на часы, на руке и тихо, отчеканивая каждое слово, сказал:
— В двенадцать ноль-ноль чтобы все материалы дознания были оформлены как положено и сданы в штаб. Выполняйте!
Андрей щелкнул каблуками и вышел. В коридоре, недалеко от кабинета командира, Андрея дожидался Грищук.
— Ну? — спросил он.
— Приказал переписать и выбросить все о причинах появления самолета в районе поста.
— И ты согласился?
Андрей так посмотрел на товарища, что тот сразу понял бессмысленность своего вопроса.
— Мои рассуждения об этом проклятом самолете — действительно чистый домысел! Я не юрист, впервые в жизни вот так, сам понимаешь…
— Понимаю, — перебил его Грищук. — Конечно, приказ надо выполнить. Но твои соображения следует довести до высшего начальства и успеть сделать это раньше, чем материалы попадут в трибунал…
«Высшее начальство!» Андрей сомневался, поможет ли это.
Безнадежно махнув рукой, он направился по коридору.
— Слушай, а со Смоляровым ты уже говорил? — дернул Грищук Андрея за рукав.
— Пока нет… Утверждает дознание ведь командир. И разве Смоляров осмелится сделать что-нибудь наперекор Моховцеву?
— Зачем наперекор? Он, как замполит, имеет возможность довести до сведения политотдела. А там — будь здоров, разберутся! Пошли.
— Вот Моховцев и подумает, что после нашего разговора я бегал жаловаться…
— Ну, Василий Иванович не такой мелочный. Пожалуй, он сам был бы рад, если бы дело как-то уладилось и с батальона сняли пятно…
— Не думаю… — пробормотал Земляченко.
— Да ты, друже, из-за этой истории, кажется, совсем того… — протянул удивленный Грищук и выразительно покрутил пальцем у виска. — А ну пошли! — сердито скомандовал он.
Капитан Смоляров был в своей комнате. Он только что вернулся с беседы, которую проводил в казарме, и вешал на стенку карту СССР.
— Разрешите, товарищ капитан! — просунул голову в приоткрытую дверь Грищук.
— Заходите, заходите, — приветливо улыбнулся Смоляров.
Грищук пропустил вперед себя Андрея.
— Здравия желаем, товарищ капитан!
— Здравствуйте. Садитесь…
Земляченко тяжело опустился на стул возле стола. Как может капитан спокойно проводить занятия и возиться с картой, когда случилась такая беда!
Грищук потянулся к портсигару капитана.
— Разрешите закурить, товарищ капитан?
— Закуривайте. — Кольца карты наконец сели на гвоздики, и замполит повернулся к друзьям. — Я вас слушаю.
Грищук посмотрел на Андрея и решил, что говорить надо самому.
— Понимаете, товарищ капитан, лейтенант Земляченко закончил дознание.
— Так… — кивнул головой Смоляров.
— Подал командиру…
— Так…
Смоляров взял и себе сигарету, придвинул ближе аккуратно обрезанную консервную банку, которая служила пепельницей.
— Но капитан отказался утвердить материалы…
— Да вы что — жаловаться прибежали на командира? — сурово перебил Смоляров.
— Нет, нет… так просто, посоветоваться.
Капитан сделал вид, что ответ удовлетворил его, и, закурив, словно из обычного любопытства, спросил Земляченко:
— Почему же командир не утвердил?
Андрей поднялся.
— Сиди, сиди!
Не зная, как рассказать о беседе в кабинете Моховцева, лейтенант протянул Смолярову папку. Капитан неторопливо развернул ее и начал читать протокол. В комнате было так тихо, что Андрею казалось, будто товарищи слышат удары его сердца.
Время от времени, сбрасывая в жестянку пепел, капитан отрывался от чтения. Встречаясь с грустным взглядом юноши, он опускал глаза и опять углублялся в бумаги.
— Ну что ж, — дочитав, сказал Смоляров. — На мой взгляд, правильно отражено то, что случилось на посту Давыдовой.
В глазах Земляченко вспыхнула надежда.
— Но многое здесь, — продолжал Смоляров, — выходит за рамки порученного дознавателю. Твое дело — точно установить факты по сути самого события. Ведь так? Правда, в ходе дознания иногда выявляются дополнительные факты, которые помогают посмотреть на само событие шире и глубже. Да, да, — подтвердил он, раскуривая сигарету. — Только где они? Одних домыслов, пусть самых убедительных, мало… Никто не лишает дознавателя прав на размышления, но официальный документ должен базироваться на установленных фактах и выводах из этих фактов. Не больше. Поэтому, очевидно, командир и отказался утвердить материалы.
Андрей смотрел на Грищука так, словно хотел сказать: «Ну вот! Это самое мне уже говорили!»
— А вообще-то, не только тебя, Земляченко, а всех нас занимает вопрос, почему здесь оказался американский самолет… Высшее командование тоже над этим думает. И наша обязанность дать ему исчерпывающие данные для выводов.
— За этим мы и пришли, — заволновался Грищук.
— Можно послать в Бухарест и те твои материалы, которые не войдут в официальный документ, — обратился Смоляров к Андрею. — И не откладывая, одновременно с протоколами дознания. В случаях, подобных такому исключительному событию, военный суд делает свое дело быстро.
— Неужели так и трибунал? — вырвалось у Грищука.
— Очередное политдонесение я еще не отправил, — продолжал замполит, не замечая невыдержанности офицера. — Как исключение, разрешается посылать его не спецсвязью, а нарочным… — Он бросил взгляд из-под сомкнутых бровей на молодых офицеров и опять подтянулся к портсигару.
— Поручите мне! — попросил Андрей. — Я… я… все сделаю.
— Нет… Политдонесение повезет Грищук… И обратится там к полковнику Твердохлебу, а тот уже доложит члену Военного совета. Это именно тот человек, который имеет возможность смотреть на события шире, чем мы с вами. Он может полностью оценить все, что случилось. Так что вам, Земляченко, надо переписать дознание, как требует командир. Ясно? А затем снова поедете на место, где упал самолет. — Андрей вопросительно смотрел на замполита. — Надо побывать и в ближайшем селе, поинтересоваться, может, американец что-нибудь сбрасывал. Все это надо знать…
2
Андрей возвратился в офицерское общежитие и со злостью швырнул на стол папку с материалами расследования. Потом сел, медленно потянул папку за тесемку. Обложка открылась, будто подтолкнутая из середины. Он вздохнул и тоскливо посмотрел на бумаги: «Неужели придется выбросить все, что хоть как-то смягчает вину?»
Нет, он не чувствовал в себе для этого сил — перечеркнуть свои родившиеся в муках надежды… соображения, которые помогут судьям все понять… спасут ее… И снова Андрею стало страшно, снова вспомнился суд над курсантом училища и выразительный приговор: «Направить в штрафной батальон…»
Но что поделаешь — приказ надо выполнять, переписать все как полагается… А потом что? Этого Андрей не мог представить. В голове перемешались советы Грищука, обещание Смолярова.
Земляченко обхватил голову руками. Он сейчас уже не понимал советов, не верил обещаниям. На бумаге, на столе, на окне — куда бы он ни посмотрел — светились ее глаза, прозрачные, глубокие, как осенние озера. Усилием воли лейтенант заставил себя вернуться к окружающей действительности. «Да, надо браться за дело!»
Перо забегало по бумаге. Лаконичные официальные фразы ложились одна за другой. То и дело он посматривал на часы. Казалось, что время мчится с небывалой быстротой… Но вот наконец написаны заключительные слова. Теперь осталось поставить подпись. Только на мгновение задумался Андрей перед тем, как вывести свою фамилию. В это мгновение ему снова захотелось на клочки разорвать бумаги. Но разве от этого что-либо изменится?.. И он решительно подписался. Потом быстро собрал разбросанные по столу листы, сложил их в папку и отнес делопроизводителю части…
