Почему-то вспомнилась оперативная комната, чистенький столик телефонистки, за которым она раньше дежурила. Кто сейчас сидит на ее месте?.. Батальонный пост… Посреди комнаты, возле планшета, стоит офицер, за столиками — солдаты… «А ну их всех!» — зло подумала Зина. Если бы только Андрей увидел ее сейчас!.. Он заслонил бы от нее всю эту грозу, весь ветер и гром, разбросал бы все камешки и колючки, чтобы ей стало легче… Ее Андрей!.. Да ведь это он и стоит в оперативной комнате. Лицо его неспокойно, глаза тревожно смотрят куда-то сквозь стены. Милый мой, хороший друг!..

Молния очертила неподалеку фигуру Алиевой. Зина встрепенулась. Она поползла вперед сквозь серую стену дождя и натолкнулась на подругу. Алиева помогла ей подняться, и, держась друг за дружку, они опять начали искать линию…

Наконец нашли. Двинулись вдоль нее. Невысокие кусты дикой розы, шиповника, боярышника, что росли на склонах и радовали глаз цветами и красными бусинками ягод, теперь больно кололи руки, царапали лицо, вынуждая девушек все время останавливаться. Не замечая больше ни прилипшей одежды, ни вязкой глины на руках, ни дождя, который стекал по лицу, ни колючек и камней, еле волоча тяжелые набухшие сапоги, связистки с трудом пробирались по скользкому склону.

Зина уже не вспоминала ни батальонный пост, ни Андрея. В голове застряла только одна мысль, вертелось одно лишь слово, которое вобрало в себя все ее чувства и словно вспыхивало перед ней красным огоньком в темноте, — «линия…».

Метров за триста от поста, недалеко от дороги, тонкий кабель выскользнул у солдат из рук. Обрыв! Впереди лежала сваленное дерево.

Долго ползали вокруг него, ощупывали руками, липкую землю, натыкались на ветки, пока нашли оба конца оборванной линии и стянули их. Потом так же на ощупь включились в линию и позвонили на пост.

— Как вы там? — тревожно спрашивала Давыдова.

— Все в порядке, товарищ младший сержант. Разрешите возвращаться.

Они не услышали ответа. Совсем недалеко на склоне грохнул артиллерийский снаряд. Взрывная волна сбила девушек с ног, и, не имея сил ухватиться за дерево и удержаться, они покатились вниз. Оглушенные, исколотые, поцарапанные, девушки снова очутились у размокшей дороги.

Ниже, у самой реки, покрывая затихающий гул грозы, которая отодвигалась на северо-восток, начали падать мины. Сквозь гул дождя слышалась частая трескотня пулеметов. Потом все слилось в сплошной грохот, и над головами солдат промчались куда-то за холмы тяжелые снаряды. Это противник, испугавшись, что под прикрытием непогоды советские войска попытаются расширить плацдарм за рекой, открыл бешеную стрельбу.

Девушки еле поднялись на ноги. Капли дождя, стекавшие на губы, были солеными, даже себе девушки не хотели сознаться, что плакали.

Не обращая внимания на стрельбу, солдаты пытались карабкаться по скользкому склону, но все время сползали вниз. Только после больших усилий им удалось добраться до провода. Линия снова оказалась оборванной, и они долго возились, пока нашли и соединили концы.

Ветер начал стихать. Сколько прошло времени с тех пор, как они выбежали под ливень, — не представляли. Казалось, время давно остановилось. Дождь утихал, посветлело, обстрел прекратился. Уже были видны кусты, деревья, очертания недалеких холмов, девушки видели и самих себя — мокрых, замызганных с головы до ног.

За Днестром заблестели дождевые ручьи, из разорванных туч к самой земле свисали серебряные пряди. Над головой проглянул клочок голубого, умытого неба…

Хотя гроза прошла и ветер стих — только мелкий дождик еще сеялся, — силы окончательно оставили девушек. Еле поднимались они в гору, цепляясь за кусты, подталкивая друг друга.

Наконец они выбрались наверх, на ровное место. Но и здесь шли медленно, пошатываясь, точно пьяные. У Зины тоненьким ручейком сбегала по ноге кровь… У Зары все лицо было поцарапано и тоже в крови. А вокруг белым паром дымились под солнцем склоны, мокрая трава сверкала изумрудами; за Днестром, до самого горизонта, простиралась посвежевшая, омытая земля.

И тут девушки услышали в небе далекий прерывистый стон чужого мотора.

— Уже летит, проклятый!

В девичьих сердцах — теплая волна: «Успели с линией».

Зара всмотрелась в небо, увидела меж развеянных туч черную точку.

— Летишь, гадина!.. Паразит!.. — выругалась она и потрясла над головой слабым кулачком. В это время Зина вдруг пошатнулась и, осела на землю.

К ней подбежали Давыдова и Люба, промокшие и грязные. Гроза разбросала ветки на побитой снарядами крыше домика, размыла потолок, девушки еле спасли от воды боеприпасы и продукты, а затем бросились искать своих исчезнувших подруг.

Тем временем дежурный наблюдатель Рая Лубенская передавала на ротный пост тревожный сигнал «Воздух».

Моховцев удобнее уселся на сиденье автомашины.

— Значит, я поехал на посты, — повторил громко комбат. — Ясно? А?

— Так точно, товарищ капитан! — ответил дежурный по части лейтенант Земляченко.

— За меня остается старший лейтенант Капустин… Поехали!

Шофер включил скорость. «Козел» завихлял по улицам городка и выбежал на широкое шоссе, развороченное бомбами, гусеницами тяжелых танков и самоходок.

Капитан сидел молча, с закрытыми глазами, словно дремал. Но это только казалось. Он восстанавливал в памяти дорогу, по которой мчалась машина, сеть вносовских постов, расположенных вблизи нее. Время от времени открывая глаза, комбат замечал то по одной, то по другой стороне шоссе тонкие кабельные провода, тянувшиеся в стороны от столбов. В этих местах капитан приказывал остановить машину.

Те, кто сопровождали комбата в его поездках, удивлялись, как это Моховцеву удается открывать глаза именно там, где стоят контрольные столбы.

«Он, наверно, знает их на память по всему пути от Волги до границы», — шутил по этому поводу Грищук.

А это действительно было так.

В начале войны Моховцев очутился недалеко от берегов Днестра. Отсюда он прошел тяжелый путь на восток. Теперь капитан снова возвратился к знакомым местам.

— В роту или на посты? — спросил шофер.

— В канцелярию успеем, — бросил капитан. — Поворачивай на грунтовку.

Водитель нажал на акселератор. Мимо машины замелькали деревья, кусты, бугорки…

Дорога была извилистой, капитана бросало с боку на бок. Еще поворот, еще один. Наконец машина выехала на грунтовку.

— Стой! — скомандовал Моховцев.

Шофер затормозил. Капитан вышел на дорогу, запрокинул голову возле столба и начал внимательно присматриваться к линии. Здесь начинался «воздушный» шлейф к посту Давыдовой. Цепким взглядом впился командир в место соединения линии со шлейфом. Кабель тянулся к ближайшему высокому дереву, а потом уходил в зеленую поросль кустов.

Моховцев неторопливо возвратился к машине.

— Давай в объезд. Дальше дорога простреливается.

…На посту ноль девять жизнь шла своим чередом. От вчерашней грозы заметных следов не осталось. Ярко горело в зените солнце, в его сиянии далеко виднелись холмы и ложбины, в соседней рощице весело трепетала под теплым ветерком листва. Шест с кабелем девушки подняли. Опять ровненько воткнули в землю сваленные грозой фанерки-указатели, прибрали в хате, настелили на дырявый, потолок свежих веток. Только несколько сваленных деревьев на склоне холма да опавшая кое-где листва напоминали о недавней грозе и обстреле.

Наблюдатель, как всегда, стоял в котловане и внимательно всматривался в горизонт. Сегодня наблюдателем была Алиева. Свободные от дежурства девушки сидели на траве.

Если перед глазами Зары горизонт был чистым, то все остальные видели в воздухе небольшой самолетик.

За наблюдательной площадкой, с тыльной стороны поста, был натянут на двух палках тонкий кабель. С него свисала аккуратно сделанная модель немецкого самолета. Ее можно было передвигать вдоль кабеля, поворачивать.

Зина, Люба и Рая без гимнастерок сидели на земле и вяло отвечали на вопросы Давыдовой.