— Здравствуй, дитя! — сказала Иоанна Сидонии, протягивая руку. — Пусть твой приезд будет счастливым для тебя и радостен для нас! Я буду твоей второй матерью, если ты заслуживаешь этого.

Сидония поцеловала ее руку, спрыгнула без всякой помощи с лошади и крепко обняла свою тетку.

— Я буду делать все, что вы захотите и буду считать вас своей родной матерью. Ах, если бы это было так!

— Успокойся, девушка! Утри свои заплаканные глаза и пойдем к другим.

Он ввела племянницу в ярко освещенный зал, где с любопытством ожидали новой гостьи молодые Ведели и Эйкштедты.

— Представляю вам вашу двоюродную сестру Сидонию. Примите ее дружески и пусть она будет, как у себя дома. Вот Гассо с его сестрами Софией и Схоластикой, там стоят Буссо и Бенигна, а это мой Леопольд, — представила она Сидонии своих детей.

Сидония громко засмеялась.

— Здравствуйте! Как мне приятно, что я вырвалась из гадкого штеттинского гнезда в вашу прекрасную страну! Пение птиц, охота и благоухающий лесной воздух. Ха, ха, мы будет играть, охотиться и везде будут раздаваться наши крики! Позвольте, милостивая госпожа, сбросить мне старое монашеское одеяние и явиться перед вами в подобающей одежде. Пойдем, Нина, помоги мне одеться! Где моя комната?

— Покажи ей! — обратилась Иоанна сухо к двадцатиоднолетней Софии. — Кстати, Сидония, я замечу тебе, кто носит в запасе и слезы и смех, тот или плут или дурак!

Сидония принужденно поклонилась, и три девушки пошли наверх, а слуга за ними понес узлы. Думая, что Сидония устала и очень голодна и сбросит поскорее шляпу и пальто, Иоанна велела все приготовить к ужину. Пастор и дети уже собрались. Когда все приготовили, Иоанна еще подождала немного племянницу, но наконец ее терпение лопнуло.

— Должно быть, — прошептала она, — девка рядится там! Ведь у них в Штеттине не съедят ни одного куска прежде, чем не разнарядятся!

Она кивнула пастору, и он прочитал молитву. Потом хозяйка села.

— Кто приходит очень поздно, тот должен довольствоваться остатками.

Ужин состоял из ветчины, кислой капусты и клецок, которые запивались штатгартским пивом. Хлеб и сыр закончили ужин. Когда все уже досыта наелись, София сбежала с лестницы, подошла к матери и прошептала ей:

— Милостивый Боже, она ужасно похожа на огненное пламя и она не зла, но такой нагой я не видела еще ни одной честной девушки!

В эту минуту в башенных дверях показалась красная фигура и к столу приблизилась Сидония фон Борк. Иоанна бросила на нее взгляд немого удивления, а Леопольд запрыгал при виде девушки и разразился громким смехом.

Сидония была ослепительно прекрасна, и она сознавала это! Стан ее был изящно сложен и уже совершенно развит. Темно-голубые глаза блистали, как уголья, почти грозным, мрачным жаром, волосы были ярко-красные, а цвет кожи удивительно прозрачен и нежен. Внешне она выглядела старше своего возраста, но ее поведение, крайне необдуманное, выдавало в ней скорее детское существо, совершенно не понимающее, что она уже женщина! Только ее беспечностью и можно было объяснить, что она оделась совершенно некстати в самые яркие цвета, которые были тогда в моде в Штеттине. К сожалению, все это в Кремцове считалось дурным, и Сидония своим приходом вызвала насмешки и отвращение присутствующих. Маргарита для Сидонии выбрала фантастическое платье, совершенно в ее вкусе, но обер-гофмейстерша сильно ошиблась в выборе этого платья для Кремцова. Сидония была теперь в нем. Оно было из шелковой тафты ярко-красного цвета, рукава его, обшитые кружевами, прикрывали только плечи, а руки оставались совершенно голыми, как у кремцовских служанок, когда они стирали. Ее талию охватывал узкий корсет из фиолетового бархата и ясно обрисовывал роскошные формы ее тела.

Платье было удивительно коротко, так что видны были не только бархатные башмаки и белоснежные чулки Сидонии, но даже и голые ноги до самых икр. Очаровательный вид представляла шея! Маленький корсет прикрывал только половину груди, а на остальной части лежал тонкий, кружевной платок, выдававший формы ее молодой груди.

Иоанна не успела выразить своего неудовольствия, как Леопольд захлопал в ладоши и захохотал еще громче.

— Это не жареный ли рак? Эй, да она красная ведьма, которая на своем черном козле едет в ад!

Громкий смех раздался кругом.

— А действительно, она носит свою грудь в мешке! Как бы она не потеряла ее!

Хохот за столом все усиливался. Иоанна ручкой ножа сильно постучала по столу — тарелки и кружки зазвенели.

— Садись на свое место, дрянной мальчишка! Где негодная служанка, одевавшая эту девку?

Нина вошла, сильно смущенная.

— Отведи назад это безобразное, развратное создание, я не позволю такого оскорбления моему честному столу! Идите в свою комнату, и служанка принесет вам есть! А завтра я поговорю с тобой, и если ты не будешь слушаться меня, то можешь убираться назад из Кремцова со своими бесстыдными штучками!

Белая как мел стояла Сидония, как будто во сне, пока Нина не взяла ее и не увела в башню.

— Никто из моих детей и дочерей Эйкштедта не должен общаться с этой дурой, если он не хочет попробовать бычьего хвоста Юмница. Завтра поутру пастор напишет обер-гофмейстерше об этом бесстыдном поступке. Я должна буду строго обходиться с ее дочерью или отошлю ее назад, чтобы не отвечать за эту развратницу! Я не думала, чтобы Сидония была так испорчена у золотой госпожи! Впрочем, довольно об этом! Я постараюсь, и с Божьей помощью спасу несчастную!

Плохо окончился вечер. Госпожа фон Ведель была решительная женщина, но обыкновенно очень кроткая. Еще никогда не бывало в Кремцове, чтобы она пугала своих детей таким позорным наказанием, и только сильный гнев на Сидонию довел ее до такого решительного метода. До поздней ночи болтали дети в спальне и служанки в кухне о таком неслыханном событии. Но более всего засело прислуге в голову то, что Леопольд сравнил свою сестру с красной ведьмой померанских степей, перед которой весь народ ощущал страх в ночь на Рождество.

Драма продолжалась в комнате Сидонии. Крича, топая ногами, срывала Сидония с невыразимой яростью драгоценное платье со своего тела.

— Я отомщу за себя, я припомню им это! Я ненавижу их и буду вредить им изо всех сил! И она должна быть моей матерью, эта благородная мужичка? И я должна выйти за одного из этих болванов?!

Нина силой закрыла рот своей госпожи, которая от ярости укусила ей даже палец.

— Замолчите же, ради Бога, скоро придет старуха сюда, и вашему белоснежному телу придется попробовать ее руки! Успокойтесь, моя фея, моя дорогая любимица, предоставьте все сделать мне! Разве вы можете здесь достигнуть чего-нибудь силой? Идите, идите, ложитесь. Лучшее орудие женщины — хитрость, и тем хуже будет для них, если она исходит от такой прекрасной девушки, как вы! Будьте только благоразумны и — тогда!.. Ну, вот уже старуха здесь!

Отворилась дверь. Служанка принесла на подносе две тарелки с кушаньем и две кружки.

— Это для вас ужин, — сказала она равнодушно.

— Я сыта, возьмите назад!

— Нет, нет, — остановила служанку Нина. — Бедная девушка еще расстроена! Оставьте это и идите.

Служанка исполнила приказание Нины и вышла.

— Идите, моя милая, поешьте, мое единственное сокровище. Я уже знаю, как вас утешить. Поужинаем спокойно с вами. Потом ляжем, и я вам дам много хороших советов. Поутру вы встанете умной девушкой, и если будете благоразумны, вся Померания будет у ваших ног!

— Ты наставляешь меня на истинный путь, и ты должна носить мою благодарственную золотую цепь, пока я жива!

Нина плотно притворила дверь, и они обе начали есть с большим аппетитом, который, кажется, еще увеличился, невзирая на оскорбления. Шепот и хихикание за занавеской постели доказывали, что Сидония достаточно утешилась, чтобы спокойно заснуть и составить план действий для дальнейшего поведения.

Настало восхитительное утро. Сад замка и вся деревня утопали в сверкающей от росы зелени. Болотистые берега Ленивой Ины и роскошный лесок на севере представляли восхитительный вид, а далее простиралась Штатгартская долина, и на ней красовалась блестящая полоса озера Мадуа. Было около семи часов, и Сидония с Ниной, в легком ночном костюме подошли к открытому окну. Они смеялись так весело и спокойно, как будто ничего не случилось. Послышался стук в дверь — и вошла старшая дочь Веделя, Софья, с платьем в руках.