О дальнейшем ходе Турецкой войны можно сказать мало утешительного, взятие Дотиса было единственным славным подвигом императорского войска. Вальдердормский полк вместе с прочими войсками вступил в Комор, где они два месяца оставались в совершенном бездействии.

Дружеские отношения Леопольда и Сары нисколько не изменились, она была для него как старый добрый друг, которому охотно все сообщаешь. Еврейка во время его горячки узнала многое из его жизни, он не имел никакой надобности скрывать от нее что бы то ни было из своего прошлого. Таким образом прожили они время войны. Австрия всегда была без денег. Турецкое войско держалось в крепостях, снабженных провиантом и утомляло неприятеля внезапными набегами, но после дела при До-тисе уже не решалось действовать в открытом поле. Измена маршала де Роббер спасла турок от поражения при Вейсенбурге. Маршала уволили со службы, но случай уже был упущен безвозвратно.

По окончании похода армию распустили, не позаботясь заплатить офицерам и солдатам заслуженное ими жалование. Ведель очутился в затруднении, у него не было средств вернуться на родину.

Он предчувствовал, что его приятельница воспользуется первым случаем, чтобы предложить ему свою помощь, хотя она и не объявляла этого.

При коротком знакомстве с нею Леопольд знал, что еврейка располагала большими средствами. Стесненное положение рыцаря дошло до того, что он с трудом мог достать под расписку две клячи с седлами и немного денег взаймы.

Последнюю ночь злополучные товарищи Юмниц и Леопольд провели в бедной деревушке, переполненной шумною толпою военных. Юмниц, давно уже выздоровевший, спал с новыми клячами и Гарапоном, лошадью Сары, в конюшне, чтобы их не украли. Сара и Леопольд остались такими образом одни, чего до сих пор не случалось.

Прежде чем оба легли отдохнуть, Сара, взяв робко руку Леопольда, произнесла:

— Господин рыцарь!

— Не называй меня рыцарем, девушка, — возразил он с досадой. — Это рыцарство я охотно продал бы тебе сейчас же за нищенское жалование, которое начальник остался мне должен!

— Я понимаю, господин фон Ведель, вашу горечь. Но разве вы не можете занять у меня столько денег, сколько…

— Нет, Сара, нет! Благодарю тебя, но сделать этого я не могу. Ты была бы несправедлива, если бы думала, что я не ценю это новое доказательство твоей дружбы. Я не хочу тебя обидеть, но не могу…

— Вы не желаете принять деньги покойников — я понимаю!

— От этих-то денег я отказываюсь! Суеверие ли это или другое чувство, не дозволяющее мне прикоснуться к этому металлу, я не знаю. Знаю только, что не могу и не смею этого сделать. Деньги эти, если пойдут впрок кому-нибудь, то только тебе и твоим единоверцам. К тому же я теперь и не очень нуждаюсь, у меня есть лошади и довольно денег на дорогу.

Сара опустила голову, чтобы скрыть свое волнение.

— Я говорю тебе откровенно и серьёзно, девушка, поверь мне, твое участие мне очень дорого. Всякую другую услугу принял бы я от тебя с удовольствием, но деньги от покойников я принять не могу. Ты мне не веришь?

Она грустно покачала головой. Леопольд вынул из кармана бумагу.

— Я обещал тебе убежище, коль скоро ты захочешь приехать ко мне. Вот охранительное письмо, которое будет тебе пропуском в Померании. Приедешь ли ты днем, или ночью, теперь или через несколько лет, это письмо всегда обеспечит тебе хороший прием в моей земле.

Говоря это, он подал ей бумагу.

— Так вы не забыли об этом? — воскликнула она, обрадованная, потом развернула грамоту и прочла: «Я, Леопольд фон Ведель, владетель Кремцова, Колбетца и Реплина, выдаю эту охранную грамоту испанке Саре Иоханаан из Сарагоссы в том, чтобы везде в моих владениях принимали ее как дорогую гостью и оказывали ей всяческие почести, а в случае, если она захочет, позволили ей поселиться в любом из этих поместий.

Всех родственников, друзей и дворян Померании, моих соотечественников, прошу оказывать означенной Саре доброту и терпимость, ибо она это вполне заслужила, выказав себя истинным другом в нужде и спасши меня от смерти, подвергая опасности собственную жизнь.

Написал собственноручно в Венгрии двадцатого ноября 1565 г. Леопольд фон Ведель из Кремцова, имперский рыцарь».

Она хотела поцеловать его руку, но он не позволил и, заключив ее в свои объятия, поцеловал нежно в уста.

— Расстанемся же перед Богом, который так чудесно свел нас. Где ни будешь ты, пусть утешит тебя мысль, что ты имеешь во мне признательного друга и что есть на земле место, где ты, когда захочешь, можешь поселиться, стараясь забыть тяжелые испытания судьбы. Прощай, Сара.

— Прощайте, — прошептала она, бледнея, и тихо отошла к своему ложу. Она очень хорошо поняла его. Сегодняшнее прощание должно было показать ей, что с завтрашнего дня он не желает иметь возле себя ее и хочет возвратиться на родину один. С его стороны это было понятно. Сара не хотела своим присутствием поставить его в неловкое положение, но ей было больно, что он сам дал ей это понять. Через несколько минут Леопольд уже спал крепким сном. Около полуночи поднялась Сара с постели. Она не сомкнула глаз ни на минуту. Тихо собралась она в путь, придав себе теми же средствами свой обычный вид отвратительной старухи. Затем, скрыв на себе свои пожитки, Сара опустилась на колени перед постелью Леопольда и помолилась о счастии единственного человека, которого она любила и который принял участие в ее жалкой судьбе. Кончив молитву, она поднялась как тень и тихонько поцеловала его. Леопольд улыбнулся во сне.

— Ему снится родина! Любимая девушка! — прошептала Сара, и слеза скатилась с ее глаз. Неслышными шагами вышла она из комнаты и пробралась в конюшню, где спал Юмниц. Пошептавшись с Гарапоном, она отвязала его и вышла. Лошадь последовала за ней. Пройдя несколько дворов, она села на нее, свистнула вполголоса, и лошадь унесла ее вдаль.

Леопольд и Юмниц очень удивились, не увидев утром еврейки.

Первый, однако, почувствовал облегчение, что она избрала этот путь, освобождавший обоих от вторичного, тягостного прощания.

Мысли Леопольда стремились к родине, он старался забыть известный эпизод, который мог причинить беспокойство владельцу Кремцова, поэтому он взял с Юмница слово, что он дома никогда не будет рассказывать о Федерганзенах и Десдихаде до тех пор, пока не приедет Сара или он сам не расскажет о своей жизни в Венгрии то, что найдет нужным. Леопольд взял с Юмница подобное обещание, будучи уверен, что еврейка вследствие своего беспокойного характера и привычки вести бродячую жизнь не скоро воспользуется его охранной грамотой и приедет к нему разве под старость или в случае, коли совсем обеднеет.

Возвращение на родину нашего героя и его слуги сопровождалось такими трудностями, что Леопольд не раз был близок к раскаянию, что отказался от помощи, которую Сара предлагала ему. Клячи были прескверные, и они подвигались очень тихо, так что когда достигли Нижней Силезии, все деньги их были истрачены.

Во Франкфурте-на-Одере, не имея чем оплатить трактирный счет, они вынуждены были оставить в залог латы, а из кюстринской гостиницы они убежали ночью без платежа. Таким образом, когда Леопольд двадцать четвертого декабря увидел, наконец, фронтон кремцовского замка, он с удивлением обнаружил некоторое сходство его с Федерганзенами.

После обеда, в день Рождества Христова 1565 г., когда начало уже смеркаться, Леопольд фон Ведель и слуга его остановились на знакомой Ветерейхской высоте и взглянули оттуда на Кремцов. Здесь Буссо часто сиживал тайно с Сидонией, там, дальше, в еловой засеке, выказывали они друг другу свою грешную любовь. Тут же передал он Леопольду свои последние распоряжения и свое проклятие. Во время войны, само собою разумеется, Леопольд не мог получать известий ни с родины, ни от своего брата, находившегося в Венгрии, равно как и сам не посылал о себе вестей. Что-то ожидало его теперь дома?