— Ты прав, несчастный! Я не могу тебе помочь, ведь я не больше чем еврейка! Отмстить за тебя я могу!! Я все-таки уехала бы отсюда, уехала бы из горести и зависти! О Анна, глупышка, я больше не завидую тебе! — Она упала на колени, обратив лицо к заходящему солнцу. — Великий Бог моего рассеянного народа, судящий живых и мертвых, призываю Тебя! Ты, который допустил Сарагосское преступление и отомстил за него на развалинах Дотиса, помоги также твоей рабе отомстить за это гнусное дело! Затем прекрати мои страдания!

Она поднялась и начала с мрачным видом укладывать свои пожитки. Пришел Юмниц и сообщил ей нужное для счета векселей. Грустный вид его показывал, что ему все было известно. Сара молча заполнила векселя и отдала их Николасу.

— Когда вы на третий день воротитесь из Штеттина, разройте немного землю около ворот, там вы найдете ключ. Мой Гозен уже будет пуст.

— Вы тоже хотите уехать?

— Навсегда.

— За ним?!

— Нет, и потому молчите! Меня больше не увидят, но, может быть, услышат обо мне в Кремцове!!!

В полночь выехала из ворот на высоко навьюченной кляче плотно закутанная амазонка, она повернула на дорогу, по которой несколько часов тому назад промчался Юмниц. С тех пор Шниттерсгоф оставался пуст.

На четвертый день Леопольд оставил Кремцов. Он проехал черев Фюрстензее, где оставался полдня. С величайшим хладнокровием сообщил он Гассо и Гертруде о причинах разрыва, и супруги вполне поняли их важность. Когда при прощании позвали девушек и рассказали им, что свадьбы не будет и дядя опять отправляется странствовать, старшая залилась слезами. Мари же стояла как окаменелая, вдруг она бросилась на шею Леопольда:

— Нет, дядя, оставайся! Ты должен опять быть весел! Если злая Анна тебя отталкивает, веселая Мари будет твоею маленькой женой!

— Милое дитя! — сказал Леопольд, улыбнувшись горько. — Женой моей ты не можешь быть, но ты будешь моею дочерью! Ваши дети, Гассо и Гертруда, будут моими детьми, потому присмотрите за их наследством!!

Несчастный уехал, не взяв даже с собою лютни, она была ему не нужна, Леопольд навсегда отказался от песен.

С отчаянием в сердце уехал Леопольд из Кремцова. Ему было все равно: жить или умереть, ничто более не привязывало его к жизни! Желая забыться и заполнить чем-нибудь пустоту сердца, он вновь начал свои скитания по чужим землям, проехал среди величайших опасностей Францию и, прибыв в Испанию, через Сантандер, отправился в Мадрид. На прогулке в Прадо с рыцарем заговорил однажды один знатный испанец. То был Перес, прежний министр и поверенный Филиппа II. Причина его немилости была ревность к нему короля: Филипп II заметил близкие отношения между Пересом и одной прекрасной принцессой, к которой он сам был неравнодушен. Следствием этого открытия было падение могущественного министра, но поскольку этого обстоятельства было мало, чтобы предать его суду, то, пока отыскивались более важные причины к обвинению, несчастный Перес содержался под строгим присмотром, и два полицейских следовали всюду за ним, не отходя от него ни днем ни ночью. Само собой разумеется, что опальный министр только и думал, как бы отомстить королю. Вид Леопольда, в котором Перес тотчас же узнал северогерманца, внушил ему мысль сделать его орудием своей мести. Хорошо говоря по-немецки, бывший министр, в беседе с нашим героем, между прочим, заметил ему, что он, вероятно, очень усердный католик и сторонник папы, так как носит на себе его изображение. Рыцарь рассказал ему тогда, каким образом достался ему портрет Григория XIII.

— Так вам неизвестно значение этой медали? — спросил Перес.

— Совершенно. Я, правда, спросил кардинала Мантальто о страшной тайне, но он ответил мне на это, что для моей безопасности лучше не знать о ней, по крайней мере, я тогда не проболтаюсь.

— Должен объявить вам, господин рыцарь, что один этот портрет вам здесь не поможет, только зная страшную тайну, притворяясь ревностным католиком и принимая на себя исполнение самого кровавого поручения, вам удастся выбраться благополучно из Испании. Приехав же в Англию и Нидерланды, вы будете свободны использовать по своему желанию узнанную тайну, и я ни мало не сомневаюсь, как вы тогда поступите. Выслушайте же меня, только позаботьтесь о том, чтобы лицо ваше оставалось спокойным, иначе сопровождающие меня полицейские могут что-то заподозрить. Страшная тайна — заговор Вильгельма Оранского и Елизаветы Английской!

— Теперь я все понимаю, — сказал Леопольд. — Во время своего пребывания в Риме я слышал, как папа проклял Оранского и Елизавету, потом в Милане дон Ладрона также намекнул мне об этом деле.

— Слушайте дальше! Король назначил цену за голову Оранского триста тысяч реалов, посвященные носящие золотую медаль с портретом Григория XIII поклялись искать случай убить Оранского и Елизавету, те же, которые носят серебряную медаль, как Ладрона. только соучастники и помощники.

— Но я ведь не произносил никакой клятвы и потому ничем не обязан.

— Напротив, вы можете и должны предостеречь находящихся в опасности. Но будьте осторожны, чтобы не заметили здесь, кто вы на самом деле. Вы должны притвориться наглым фанатиком. Вам необходимо отправиться ко двору, вы узнаете тогда своих сообщников и как исполнить это дело, это даст вам возможность предостеречь Оранского и Елизавету и, таким образом, Григорий XIII и король Испании будут обмануты в своих надеждах! Полицейские объявят о моей встрече с вами еще до вашего прибытия туда. Вы же, когда там будете, представляйтесь бедняком, чтобы подумали, будто вас прельщает денежная сумма, обещанная королем за убийство Оранского, или расскажите им, что вы были еретиком и обращены Монтальто, который и принял вас в число заговорщиков. Вы даже — у вас красивая наружность — можете сказать, что вам в Риме показали портрет прелестной Марии Стюарт, и это воспламенило вас любовью к несчастной пленнице. Вообще, вы возбудите в этих господах гораздо большее к себе доверие, если покажете что не благородные чувства, но низкие страсти побудили вас вступить в число посвященных. Если бы вы могли еще выдумать какую-нибудь позорную причину заставившую вас отречься от протестантского учения и возненавидеть то что прежде любили — это помогло бы вам при дворе больше всего потому что король больше сочувствует мести нежели благородным побуждениям.

— Я понимаю ваш план дон! Будьте уверены, ваша месть найдет подкрепление в том, что повелевает мне совесть.

— Филипп I должен умереть презренным и обессиленным! Конечно, может быть, что прежде чем это случится, он меня погубит, но также возможно и то что я от него спасусь и тогда вы увидите меня в другом месте чтобы раскрыть позор этого христианского Нерона! Прощайте, вы должны ехать завтра рано. Вы, друг, идете опасною дорогой так что даже я вам не завидую. Но идите смело, со спокойной совестью и холодной рассудительностью, тогда цель ваша будет достигнута — Дон Перес церемонно поклонился рыцарю и отошел от него. Полицейские последовали за ним.

Разговор с бывшим министром как бы переродил Леопольда жизнь его вновь имела цель, и цель священную. Ему предложена была задача спасти своего покровителя благородного Вильгельма Оранского, и тем оказать великую услугу Нидерландам и сторонникам реформации. Правда предприятие это было крайне опасно и успех весьма сомнителен но героя нашего ничто не останавливало!

Следуя наставлениям Переса, он отлично сыграл при дворе свою роль и обманул всех своею притворной ревностью к католической церкви и великому делу, затеянному Филиппом II и Григорием. Снабженный рекомендательными письмами и депешами короля к Ладрону герой наш оставил резиденцию Филиппа II и поехал в Лиссабон только что покоренный испанским оружием Гут в лагере, он должен был застать Ладрону и от него получить подробные инструкции касательно возложенного на него поручения. Помня, как он в Милане обманул бдительность Ладрона, Леопольд несколько беспокоился как испанец примет его и не на шутку боялся, что ему не удастся провести его, как он провел всех при дворе Филиппа.