Молча вышел Леопольд из церкви с Гольцем, и они отправились в гостиницу.

— Несмотря на это, вы все-таки не поедете в Англию?

— Я не хотел этого из-за одной дамы вам это известно… Но теперь я уже не колеблюсь. Елизавета более чем когда-либо подвергается опасности Я отправлюсь с вами в Англию и предложу свои услуги королеве, драгоценная жизнь которой важнее для меня всяких предубеждений!

18-го августа они отплыли из Голландии на купеческом английском судне. Когда Леопольд увидел белые берега Дувра, устье Темзы и затем Ширнес, у него забилось сердце, но отчего, он и сам не знал.

Лондон 1584 года так разительно отличался от нынешнего Лондона, что современный англичанин может составить себе об этом только очень слабое представление. Вместо нынешних больших домов, этого необозримого моря зданий, этой кутерьмы движения, где единичное, по-видимому, совершенно исчезает, — столица Британии распадалась тогда на три вполне отделенные одна от другой части, соединявшиеся только посредством Темзы. То были: Сити, Уэстминстер и Соутварк.

В описываемое время в Сити находится еще множество маленьких улиц, население которых уже изгладилось из памяти живущих. Там азартная торговля, промышленность и купечество со своими богатыми цехами. Купечеством правит, как настоящий король, лорд мэр.

Уэстминстер сам по себе составляет отдельный мир Его нельзя было назвать ни городом, ни местечком, а еще менее того деревней, так как он носил на себе характер трех вышесказанных частей, но имел и свое собственное лицо, которое делается понятным только в народном выражении: the Court, двор. Уэстминстер был конгломератом церквей, садов, дворцов и дворов и составлял неприкосновенную собственность правителя. В нем не было копоти, как в Сити, все было здесь величественно и вместе с тем мило, здесь царила торжественная, величавая тишина, нарушавшаяся только осенью когда королева возвращалась в столицу из своих замков.

Соутварк состоял тогда из ряда домов, тянувшихся вдоль реки, из множества садов, обрамляющих здания и заключал в себе бесчисленное множество матросских таверен, контор, амбаров и складов, одним словом, здесь можно было найти ту часть торгового промысла, для которой не хватало места в Сити.

Девятнадцатого августа вышеупомянутого года ее величество еще не намеревалась возвратиться в свою древнюю «закопченную» столицу, как тогда уже назывался Лондон, и скорее можно было полагать, что до 28 октября она не покинет светлый Хэмптонкорт. В означенный день она отправилась только в Аслей-Галль, один из небольших замков, находившихся между Хэмптонкортом и Виндзором. Полагают, что она отправилась туда по совету врачей, так как чувствовала себя несколько слабой. В действительности же она удалилась в Аслей-Галль потому только, что ее встревоженная душа и озабоченный ум нуждались в покое. Так как государственные дела требовали, чтобы ее советники всегда были у нее под рукой, то последним приходилось везде следовать за королевой, что по дальности расстояния от Лондона нередко было сопряжено с затруднениями. Самым большим страдальцем из числа ее приближенных был теперь сэр Френсис Уолсинхэм, статс-секретарь, через руки которого шли все дела королевы.

За час до аудиенции сэр Френсис занимался в своем кабинете приведением в порядок бумаг, поступивших на доклад или к подписи. Занятия министра были прерваны приходом его первого секретаря, вошедшего с бумагой в руке и маленьким ящичком.

— Вы знаете, Рори, что перед аудиенцией я никого не принимаю? Что там такое?

— Я полагал, что ваше превосходительство должны до аудиенции получить вещи эти и доложить о них ее величеству. Владелец этих предметов желает знать, может ли он представиться вам.

— Никого я не могу принять теперь. Что это такое?

Он взял у Рори пергамент, развернул и долго смотрел на него.

— Значит, он явился? — спросил министр. — И именно теперь, после этого удара? Посмотрим портрет.

Сэр Френсис открыл ящичек.

— Итак, вот черты нашего заклятого врага, вот голова змеи, беспрестанно готовящаяся укусить! Улики эти чрезвычайно важны для королевы, настолько ли важен для нее их владелец. Введите его.

— При нем есть переводчик.

— Не нужно свидетелей! Благодаря купцам я настолько понимаю немецкий язык, что сумею объясниться с посетителем.

Он взял пергамент и ящичек, положив их перед собой на стол.

Отворилась дверь, и вошел Леопольд фон Ведель без шляпы, с портретом принца Оранского на шее.

— Ваше превосходительство настолько милостивы, что принимаете меня до аудиенции.

Уолсинхэм молча и долго смотрел на рыцаря.

— Гм, — улыбнулся он, — сначала я хотел взглянуть на вас. Но прежде чем мы приступим к беседе, извините, если я выражу удивление, что вы не прибыли в Англию раньше. А еще удивительнее, что вы избрали именно это время для оказания нам подобной чести.

— Надеюсь, что еще не поздно проявить свое мужество в этом деле. Насколько мне известно, королева здорова.

— Благодаря Богу, сэр. Впрочем, о здоровье королевы заботятся ее верные советники. Вам следовало бы приехать сюда года три тому назад. Почему вы медлили до сих пор?

— Мой единственный брат умер, а его вдова и дети требовали моего присутствия дома. Его высочество принц Оранский в обстоятельном письме уведомил обо мне ее величество и вместе с тем указал ей на следы участвующих в деле лиц.

— Так что мы могли бы предохранить себя и без вашей помощи. Не думаете ли вы, что теперь сделать это мы не в состоянии? Именно это возобновило ваше давнее намерение лично действовать здесь и заставило вас покинуть родину?

— Нет, сэр. Я оставил Померанию в сентябре прошедшего года, под знаменами пфальцграфа Казимира участвовал в злополучном походе против Кельна и при Гильмердинге был взят в плен. Освободившись несколько недель тому назад, я решился было поступить на службу к моему прежнему благодетелю принцу Оранскому как вдруг узнал о его смерти.

— И вы намерены поступить на службу ее величества?

— Да, если это угодно королеве.

— При ее высочайшей особе!

— Как? Об этом я и не думал.

— Однако вы надеетесь быть вблизи нее?

— Я надеюсь видеть ее.

— Вы в себе подозрительно уверены!

— Как дворянин, желающий спасти жизнь королевы и подвергающий при этом опасности собственную жизнь, я считаю себя вправе удостоиться чести быть невдалеке от ее величества.

— И какой награды требуете вы за вашу службу?

— Награды?!! Я приехал сюда, сэр, не для того, чтобы выслуживаться! Как кажется, вы очень ошибаетесь относительно меня. Я богат, дворянин и могу довольствоваться благодарностью вашей королевы и сознанием, что в ней я нашел защиту моей религии и могучего врага Филиппу Испанскому.

— Вы уже представились испанскому послу?

— Нет. Времени для этого хватит, если королеве угодно будет, чтобы я явился к моим так называемым сообщникам.

— Достойный сэр, я опасаюсь, что мы не воспользуемся вашими услугами. На жизнь королевы покушаются не те убийцы, которые указаны вами, а совсем другие. В январе была уже сделана попытка одним католическим священником.

— В январе? Я об этом ничего не знал! В то время я служил в войсках Казимира.

— Вот видите, несмотря на декрет и портрет папы, вы не знаете козней, затеваемых им и Филиппом в Англии.

— Но я сумею открыть их!

— Королеве доложили о вашем прибытии и затем ее величество решит, имеются ли у нее основания, чтобы воспользоваться для чего-либо вашими услугами. Когда вы приехали?

— Семнадцатого утром.

— В какой гостинице вы остановились?

— В «Белом Медведе», в Лондоне.

— Вы еще не осмотрели Лондон?

— Я считаю моей первейшей обязанностью поступить здесь на службу.

— По-видимому, вы страстно желаете поступить к нам на службу! У вас есть знакомые в Лондоне?

— За исключением вас и моего хозяина, я не знаком ни с одним англичанином.