Последовал общий взрыв ярости. Кругом обнажили шпаги, и Ведель сделался бы непременно жертвой своего безрассудства, но его спасла женщина, пробравшаяся среди сражающихся и прикрывшая его своим телом. То была Десдихада, черная наездница.

— Что здесь случилось? — воскликнула она решительно. — Вы отобрали у него все в игре, я это вижу! Но вы, Оедо, расставили ему западню!

— Безумная, старая ведьма! — прошептал Мюминген. — Он сам согласился играть. Кто же его просил мешаться в наше дело?

— О да, вы постоянно так заманиваете. Оедо, я требую, чтобы вы возвратили господину все его деньги. Все деньги. Вам ведь известно, что я могу не только быть хорошей, но также и беспощадной. Деньги сюда, я говорю!

— Ни одного талера, пока я жив! — отвечал Оедо. — Слушай, он сам проиграл все свое имущество.

— Ну, хорошо! Мне жаль вас, господин, — обратилась Хада к Леопольду. — Идите отсюда. Благородный человек не должен оставаться среди мошенников и всякого сброда, от которого бежит даже слуга.

— Попридержи свой язык, проклятое сатанинское мясо! — загремел Мюминген и ударил палкой по столу.

— Как ты смеешь говорить это, несчастное творение, — прошипел Оедо. — Смеешь ли ты позорить мою благородную кровь за долголетнее доверие к тебе!

— Ха, ха, твоя благородная кровь, Ефраим! Не хочешь ли, я назову твое испанское родовое дерево?

Оедо взбесился.

— Однако довольно о пустяках. Успокойтесь, добрый господин Ведель. Что же это, Хада, ты так человечно относишься к нему? Ха, ха, мы ограбили высокомерного дурака, и он теперь не может быть рыцарем и даже пешим воином. Она справедлива, добрый померанец, вы попали в среду мошенников, деньги же ваши проиграли, хо, хо, профосу и палачу. — При этом он указал на красного. Сами же вы останетесь также у нас, мы обыкновенно так вербуем новых мошенников, мой милейший осел. Тебе же, старуха, очень благодарен за рекрута.

— Лучше бы я погиб! — воскликнул Леопольд от ужаса, прижимая руки к лицу.

Раздался дикий взрыв смеха.

— Стоит мне захотеть, и я сегодня же отомщу вам, Оедо, и даже вам, профос. Я знаю всю твою позорную жизнь, Ефраим. Ты скоро узнаешь, почему я прежде была привязана к тебе.

— Ну, молчи, старая ворона!

— Хорошо! — Она вынула из полы старого сюртука кожаный кошель и угрожающе бросила его на стол. — Вот твои сокровища, которые хранились у меня, а здесь, — она вынула мешок, — тысяча крон. Хочешь их взять за этого господина?

— За Леопольда? — захохотал дон. — Бери его тотчас же, ведьма. Осел не стоит тысячи крон, поэтому я прибавляю тебе и его слугу. Но лошадей я не отдам, он их проиграл!

— Я их и не требую. Не вешайте головы, молодой человек. Я приведу вас к людям, достойным вас. — Она взяла руку Веделя. — Тебе же, Ефраим, — она сделала угрожающий жест против Оедо, — говорю на прощание: конец как Манассии и его жены в Сарагоссе!

— Бог Авраама! Иисус Мария! — воскликнул апокрифический дон и стал отмахиваться руками от ужасного воспоминания, которое в виде призрака показалось перед его глазами.

Леопольд оставил этот вертеп в состоянии, среднем между отупением и удивлением. Таинственная женщина увлекла его.

Женщина, спасшая нашего героя в таком беспомощном положении, поспешно тащила его из этой части лагеря. Леопольд совершенно ничего не видел среди темноты и дыма лагерных костров, пораженный неожиданным событием, невольно шагал он за спутницей к тому месту, где стояли бывшие его лошади. Около них находился поляк, а недалеко от него на сене сидел печальный Николас Юмниц. Снова проснулся в Леопольде стыд за легкомысленный поступок при виде своего прекрасного коня.

— Бедное животное, — простонал он, — каким жалким образом мы расстаемся с тобой! — юноша потрепал лошадь и поцеловал ее в морду. — Безумный, я проиграл своего любимого коня!

— Раскаяние ваше пришло слишком поздно, молодой господин, — заметила ему старуха. — Позовите слугу и перейдем скорее через подъемный мост, пока его не сняли.

— Идем, Николас. А ранец также проигран?

— Единственное, что я спас от мошенников. — С этими словами Юмниц вытащил ранец из-под сена.

— Благодарение Богу!

— Идите же! — воскликнула нетерпеливо старуха. — Aya, Carrannon! — Она схватила и потащила Леопольда вперед. За ними следовал с ранцем на плечах Юмниц, а навьюченный клеппер бежал, как собачонка, около Хады.

Не успели они сделать несколько шагов, как их догнал Царник.

— Вы больше не придете к нам, Хада?

— К тебе — да, Царник, но больше ни к кому! Каждый вечер за полчаса до поднятия моста будь у моста и делай так, как ты клялся!

С несвойственной быстротой бросилась она бежать среди темных палаток к высокому валу, защищенному испанскими рыцарями; та насыпь отделяла главный лагерь от военного обоза. На нее вел маленький подъемный мост, у которого стоял фельдфебель с восемью солдатами.

— К счастью, — прошептала Десдихада, — мы еще не пропали!

Не теряя минуты, выбежала она на мост.

— Откуда так поздно? — закричал фельдфебель. — Пропуск давно бы кончился, если бы лейтенант Голкер не отправился в обход.

Десдихада подошла к говорящему.

— Это я, Югаль, добрый вечер!

Солдат почтительно приложил руку к козырьку.

— Вы, матушка, постоянно бодры, а другие давно уже спят. Скоро ли начнется дело?

— Скорее, чем вы думаете. Слушайте, друг, — с этими словами она положила ему денег в руку. — Каждый вечер до поднятия моста будет сюда заходить поляк из военного обоза, имя его Царник. Мне нужно с ним встретиться касательно тайной императорской службы!

— Конечно, вы можете говорить с Царником, матушка. Они пошли дальше. Хада выпустила руку Леопольда и сказала;

— Забудьте то, чего уже нельзя изменить. Неопытность, соблазн и страсть завлекли вас в положение, послужившее погибелью для многих хороших людей. Вы еще здесь неопытны и не можете жить сами по себе — не хотите ли довериться мне?

— Наверное, ваша опытность не приведет меня вновь в такое положение, в какое я попал по своей глупости! — со вздохом доверился он своей покровительнице.

Хада, естественно, заслужила его доверие, спасши беднягу от смертельного позора. Юноша пытался лучше рассмотреть эту женщину, но из-за темноты не мог. Он знал только, что это старая, черная женщина в ободранном платье. Его усталость, после всего случившегося, мешала ему продолжать разговор с ней, и молча дошли они до угла лагеря, границы внешнего вала. Перед ними стояли высокие деревянные бараки, окружавшие какой-то двор, вокруг бараков ходили часовые с развевающимися султанами. Старуха подошла к низкой двери, пошепталась со сторожем и постучала.

Через минуту дверь отворилась. Она передала вышедшему слуге приказание на иностранном языке, позвала свою лошадь и пригласила Веделя:

— Входите с вашим слугой. Спокойной ночи!

Сама Хада с лошадью пошла вперед и скрылась в глубине двора. Они прошли узкий коридор, потом слуга отворил дверь и указал им освещенную комнату. Комната освещалась металлическими лампами, висевшими на стенах. Прекрасные ковры покрывали стены, а стулья и постель были обиты шелковой материей, на полу также лежали чистые циновки. К ним скоро вышел старик с седой бородой, лысая голова которого была покрыта желтой гладкой шапкой. Длинный черный шелковый сюртук с широкими рукавами и широкая темно-синяя шаль, покрывавшая плечи, составляли его несложный костюм. С первого же взгляда Леопольд понял, что он у евреев.

— Будьте благословенны во имя Божье, пусть Он явит свое милосердие к вашей беззащитной молодости! Это ваша комната, господин, а рядом — для вашего слуги. Вы будете совершенно безопасны, пока находитесь под нашей защитой, кроме того, теперь вы можете также возвыситься, так как перед вами стоит Мозес Эбенезер, придворный еврей и поставщик его императорского величества. Если вы доверяетесь мне, то я могу вас определить на обыкновенную службу в самый почетный полк. Завтра к полудню вы скажите свое звание и покажите для доказательства свои бумаги.