Хуана страдала тяжелой душевной болезнью, что отнюдь не лишало ее права на престол. А права эти от ее имени предъявил честолюбивый Филипп Бургундский.
До поры до времени эта супружеская чета пребывала в Брюсселе, но ее агенты уже в конце 1504 года наводнили Кастилию. Беспокойные кастильские магнаты подняли головы, Филипп сулил им всевозможные вольности, началось глухое брожение и в среде оскудевшего рыцарства.
За Фердинанда горой стояло чернильное воинство, выпестованное Изабеллой, это была значительная сила, но все сознавали, что страна втягивается в смуту, и никто не мог предсказать, какой оборот примут дела в ближайшем будущем.
Тем временем началась холодная война между Фердинандом и его зятем, и король спешно послал в Брюссель хитроумного своего советника Хуана де Фонсеку, в силу чего осиротело севильское ведомство заморских дел.
Всего этого Адмирал не знал, но зато в курсе новейших событий был его высокий покровитель Диего де Деса.
Его Фердинанд загружал срочными делами, и он отмахивался от адмиральских просьб, которые регулярно поступали через Диего.
Ситуация складывалась крайне неблагоприятная для Адмирала. В самом конце декабря 1504 года он не без раздражения писал бывшему генуэзскому послу в Испании Никколо Одериго: «Это просто невежливо со стороны господ распорядителей банка Сан-Джорджо, что они мне не отвечают и не споспешествуют приращению моего капитала; право же, это тот случай, когда тот, кто готов служить вам всем, не служит никому».
Невежливость банкиров и королей — признак опасный, хотя Адмирал несколько сгустил краски. Банк Сан-Джорджо и в дальнейшем поддерживал с ним связь, но господа распорядители больше уже не питали надежд на грядущее обогащение своего земляка и клиента.
В начале 1505 года Адмирал пришел к мысли, что ему уже не суждено плавать в Море-Океане и что в Индию он больше не попадет. И он написал королю: «Светлейший и высочайший государь. В просьбе моей содержится то, что и в писаниях моих. Я все сказал, и в царственной деснице Вашего Высочества моя судьба, вы можете все отнять и за все воздать, и сделать все наилучшим образом. Право на управление и владение, мне данное, это залог моей чести, и несправедливо я лишен его. Но господь давно уже не являл столь дивного чуда — тот, который у меня все отнял, погиб со всеми, кто ему помогал. И хоть плыл на лучшем из тридцати четырех кораблей, но корабль этот, выйдя из гавани, затонул, а с ним погибли все, о коих идет здесь речь, и как гибли они, никто не знает. Униженно прошу Ваше Высочество назначить вместо меня моего сына и поручить ему управление и ввести во владение всего, чем управлял и владел я, ибо это дело касается моей чести. А во всем прочем да сбудется воля ваша наилучшим образом, и надеюсь во всем на Вашу Милость. А задержался я с этим письмом потому, что очень уж меня нынче скрутила болезнь».
Письмо это колючее, в нем и намеки на неблагодарность короля, и угроза небесным возмездием: недаром же господь утопил в водах Эспаньолы супостата Бобадилью и всех прочих недругов Адмирала. Но в нем горькое признание своей немощи, ибо только сознание близкого конца могло побудить Адмирала к отречению. А он формально отрекался от своего права управлять Индиями, сознавая, вероятно, что король не станет назначать на пост вице-короля всех новоприобретенных земель неопытного юнца Диего, который при дворе числился в должности не то камердинера, не то телохранителя при особе короля.
И естественно, просьба Адмирала не была удовлетворена.
В самом конце января или начале февраля 1505 года у Адмирала состоялась очень приятная встреча, и о ней 5 февраля 1505 года он писал Диего: «Беседовал с Америго Веспуччи, который тебе передаст это письмо, а едет он ко двору по навигационным делам. Это очень достойный человек. Фортуна ему изменила, как изменяла многим, и его труды оценены далеко не в той мере, как они того заслуживают. Он готов отстаивать мои интересы и споспешествовать моему благу, хотя сие не в его власти… И он решил сделать все для меня, что только сможет…»
Веспуччи был правой рукой кредитора Адмирала Хуаното Берарди и, возможно, оказал великому мореплавателю немаловажные услуги в 1496 году, когда после смерти Берарди его наследники предъявили к взысканию векселя этого банкира. Мнение Адмирала о Веспуччи было справедливо. Мы убедимся впоследствии, что материку, который открыл Адмирал, имя флорентийского морехода было присвоено без его ведома…
Король между тем готовился к решительной схватке со своим зятем. Он обосновался в городке Topo, неподалеку от Вальядолида, и там созвал кастильские кóртесы. Кортесы признали Фердинанда «опекуном, правителем и распорядителем Кастильского королевства и всех его владений», депутаты этого высокого собрания разъехались по домам, но едва тронулся лед на реке Дуэро, как в Topo объявился посол Филиппа Бургундского с «прелестными письмами» ко всем кастильским магнатам. Филипп сулил им былые вольности, и его обещания возымели действие. Знатные царедворцы один за другим покидали королевский двор, редели ряды приверженцев Фердинанда.
Король, однако, не унывал, не так-то легко было выбить из седла этого мастера темных интриг и хитрых политических комбинаций.
Клан адмиральских ходатаев ничего не смог добиться от Фердинанда, и Адмирал, превозмогая свой недуг (к весне ему стало чуть полегче), решил отправиться ко двору.
Сделать это было не просто. Главным препятствием была даже не болезнь Адмирала, а его благоприобретенное дворянское звание. В 1494 году их высочества запретили всем лицам благородного происхождения ездить на мулах. На коне Адмирал совершить путешествие в Topo был не в силах, а вето на мулов имел право снять только король.
Фердинанд внял просьбе Адмирала. 23 февраля 1505 года он подписал такое распоряжение: «Поелику извещен я, что Вы, Адмирал Христофор Колумб, по причине разных болезней чувствуете себя скверно, и невмоготу Вам без большого ущерба для своего здоровья ездить на коне, я, приняв сие во внимание и снисходя к Вашей старости, настоящим даю Вам дозволение пользоваться оседланным мулом, надлежащим образом взнузданным, и ездить на нем в любые местности наших королевств и владений, каковые Вам угодно будет посетить, в нарушение указа, который таких случаев касается. И повелеваю властям любых городов и селений наших королевств и владений не чинить Вам каких бы то ни было препон под страхом уплаты штрафа в размере десяти тысяч мараведи в нашу казну. Я, Король» (95, II, 353).
Пока что это была единственная просьба Адмирала, удовлетворенная королем, и, получив право ездить на мулах, великий путешественник стал готовиться к прогулке на дальний кастильский север.
Тем временем король перебрался из Topo в Сеговию, город почти столь же далекий от Севильи. В начале мая Адмирал отправился в путь. Ехал он через Эстремадуру, в дороге часто останавливался на отдых, — даже езда на смирном муле причиняла ему страдания.
В сеговийском Алькасаре в последние дни мая или в первые дни июня 1505 года король-затворник дал первую аудиенцию Адмиралу.
«Адмирал, — писал Лас Касас, — и его брат, аделантадо, облобызали руки короля, а он принял их с приветливой миной, но далеко не так, как они того заслуживали, если взять в расчет долгие их плавания и те великие испытания, которые они претерпели. Адмирал рассказал о своем плавании и о земле, им открытой, и о богатствах провинции Верагуа, и о своем невольном заточении на Ямайке, и о мятеже и ослушании братьев, Поррасов, и об иных событиях, и под конец поведал о всевозможных подробностях плавания, упомянув о преодолении опасностей и трудностях, испытанных в пути» (77, II, 95).
Несомненно, рассказ о последнем своем плавании Адмирал завершил просьбой восстановить его в правах правителя Индий. Фердинанд, сохраняя приветливую мину, отделался на этот раз неопределенными обещаниями. На какие-то посулы Фердинанд намекал Адмиралу в письме, написанном вскоре после первой аудиенции.
Затем последовали новые встречи с королем. Фердинанду нелегко было отделаться от Адмирала. Школа Изабеллы не прошла даром для ее супруга, и хотя ему плохо давалась роль, которую с таким мастерством играла королева, он охотно ее играл, не желая прослыть гонителем мореплавателя, прославленного на всю Европу.
