Адмирал часто писал Горисьо длинные письма, он упоминал в них и о мирских делах, но порой совершенно забывал и о своих обидах, и о своих надеждах, иные мысли тревожили его душу. Рождался и созревал замысел удивительного труда — «Книги пророчеств», и советы Горисьо Адмиралу нужны были как воздух.

Иерусалим, вертоград господний, с давних пор пребывал во власти неверных. Но святая троица послала Христоносца из Лигурии за Море-Океан, дабы указать Католическим Государям истинную дорогу в Индии и способы вызволения города, где сын божий вознесен был на небеса.

«Книга пророчеств» была Откровением от Христофора, и в самом ее титуле изъяснялся смысл этого нового Апокалипсиса: «Это начало книги или собрания вещих изречений и прорицаний об отвоевании Святого Града и Господней Горы Сион, а также и об открытии и приобщении к Вере островов Индий и всех людей и народов, Нашим испанским королям Фердинанду и Изабелле».

По милости «наших испанских королей» в год от воплощения Христа 1501-й у Адмирала было много досуга, и денно и нощно вписывал он в свою книгу библейские цитаты и извлечения из комментариев к священному писанию.

Год от воплощения Христа 1501-й был первым годом нового, XVI века. Века Лютера, Томаса Мора, Коперника, Джордано Бруно. Века великих потрясений и великих открытий, века гибели многих авторитетов, века крушения библейской космогонии и птолемеевской системы мира. И в первый год этого века по меньшей мере несвоевременны были «Книга пророчеств» и проекты вызволения от агарян гроба господнего. Новый век прославлял великого генуэзца за открытия, которые камня на камне не оставили от средневековых представлений о земной ойкумене, а тем временем этот Лигурийский Иисус Навин, напрягая зрение, вчитывался в кудрявую вязь старых рукописей и в готический текст первопечатных изданий Библии, прорицая откровения вчерашнего дня…

Он читал с трудом, но перо держал крепко в руках и своим изумительным почерком (вспомним слова Лас Касаса — «писал Адмирал красиво и лакомо») перебелял фрагменты из трактатов Фомы Аквинского, Исидора Севильского, блаженного Августина, святого Амвросия, Николая Лирийского. И желтоватые листы еще далеко не завершенной книги с надежной оказией посылал он на просмотр в монастырь Санта-Мария-де-лас-Куэвас, обитель святой Марии на пещерах, и с нетерпением ждал отзывов своего ученого друга, картезианца Гаспара Горисьо.

Но настал сентябрь, а в сентябре их высочества совершенно официально назначили Николаса де Овандо правителем Индий. Для Адмирала это был тяжелый удар, снова испытал он горькие разочарования, и, возможно, этот удар был бы смертельным, если бы их высочества одновременно не одобрили план нового плавания, который разработал Адмирал. Во всяком случае, пора тихих озарений миновала.

13 сентября он отписал брату Горисьо: «Достопочтенный и вельми благочестивый отец! Прибыв сюда, я начал извлекать суть из писаний, в коих речь идет об Иерусалиме, дабы затем перейти к прорицателям и все написанное расположить по порядку и должным образом. Однако ныне иные занятия увели меня в сторону, и не могу я продолжать начатое. А посему все это посылаю вам, дабы вы просмотрели сделанное мною, и уповаю я на то, что дух ваш подвигнет вас продолжить сей труд, а владыка наш сподобит вас присовокупить к написанному извлечения из иных и подлинных трудов, и закрепить оные извлечения в памяти до того времени, когда можно будет все закончить вчистую» (42, V, 648).

И работа над «Книгой пророчеств» прервалась на четыре года. «Иные занятия» увлекли Адмирала на край света, и он был убежден, что горние силы приостановили его литературные изыскания, дабы снова его послать в Индии для новых открытий.

В сентябре 1501 года началась подготовка к грандиозной заморской экспедиции. По своим масштабам она превосходила вторую экспедицию Адмирала. Тридцать два корабля и 2500 человек должны были пересечь Море-Океан и дойти до Индий. Но эту великую армаду было поручено вести не Адмиралу, а дону Николасу де Овандо, новому правителю островов Индий и материковой земли, назначенному на этот пост 3 сентября 1501 года.

Правда, открывать еще не открытые заморские земли Овандо не собирался, совсем другие цели преследовала его экспедиция. Овандо вменялось в обязанность навести на Эспаньоле порядок, убрать оттуда незадачливого судью-ревизора Бобадилью, отменить все объявленные Бобадильей льготы, раздать индейцев старым и новым колонистам. Их высочества, обдумывая, как наилучшим способом использовать индейцев, соблюдая интересы короны, приняли поистине соломоново решение.

Индейцев велено было отныне считать свободными вассалами ее высочества королевы Кастилии. Поелику оные вассалы все еще пребывали в язычестве, для обращения в истинную веру следовало их отдать в опеку добрым христианам-колонистам. Монаршая милость не распространялась на индейцев-карибов, они не признавались «свободными вассалами» ее высочества, их можно было на законном основании истреблять и обращать в рабство. «Свободных» же вассалов рекомендовалось принудительно расселять таким образом, чтобы удобнее было наставлять их в вере и гонять на нужные работы (27, 484–507). Такая опека была названа «энкомьендой» — вверением, патронатом, причем опекуны («энкомендеро») могли использовать опекаемых язычников по своему усмотрению. Однако энкомьенды давались не на вечные времена, а на определенные сроки, и у мятежных и незаконнопослушных подданных корона имела право отобрать свои дарения.

Пасти овечек доверили, таким образом, волкам, но нашли управу и на волков. Отныне колонисты попадали в зависимость от короны, от воли коронных должностных лиц зависело, снабжать или не снабжать переселенцев даровой рабочей силой.

А дабы внедрить новый порядок и обеспечить неукоснительное выполнение предписаний короны, в Индии посылался целый легион экономов, контролеров, казначеев и альгвазилов. Посылались монахи-миссионеры, посылались на казенный и на свой кошт богословы, медики и законоведы. К числу переселенцев этой категории принадлежал двадцативосьмилетний лиценциат Бартоломе Лас Касас.

Адмирала предписывалось не допускать на Эспаньолу ни под каким видом. Однако королевская чета соизволила удовлетворить настойчивые просьбы бывшего вице-короля и разрешила выплачивать ему десятую долю доходов с Эспаньолы и восьмую долю прибылей от заморской торговли. В Санто-Доминго был допущен личный представитель Адмирала, верный его друг, Алонсо Санчес Карвахаль, который принялся рьяно отстаивать интересы своего патрона и добился очень многого. Если бы не Карвахаль, коронные чиновники пустили бы Адмирала по миру.

Флотилия нового правителя вышла из устья Гвадалквивира 13 февраля 1602 года. Вел ее Антонио де Торрес. В конце апреля того же года корабли прибыли в Санто-Доминго. Сразу же по прибытии Овандо стал наводить порядок. Он обуздал Ролдана, повесил наиболее ретивых мятежников, а Бобадилью сместил.

Пока готовилась экспедиция Овандо, Адмирал разрабатывал план нового плавания в Индии. План четвертой экспедиции. Этот план был предельно прост: продолжить маршрут кубинского плавания 1494 года, дойти до Золотого Херсонеса и, коли будет на то господня воля, возвратиться в Кастилию через Индийский океан.

Адмирал горел желанием отыскать неуловимый Азиатский материк и посрамить своих соперников и конкурентов. Открытия Охеды, Ниньо и Лепе не давали ему покоя, а к этим нарушителям капитуляции в Санта-Фе в 1501 году успели прибавиться новые искатели заморских земель.

Поздняя осень 1501 года и последующие месяцы для биографов великого мореплавателя чрезвычайно интересны. Исподволь готовясь к плаванию, Адмирал в это время развил бурную деятельность. Он подвел итоги своих прежних открытий и свои заключения изложил в нескольких очень любопытных письмах. Пожалуй, самое важное из них — это послание папе Александру VI, написанное в феврале 1502 года. Оно начинается подсчетом числа земель, открытых Адмиралом в трех его плаваниях: «Я открыл, — пишет Адмирал, — этот путь и обрел тысячу четыреста (!) островов и триста тридцать три лиги материковой азиатской земли [речь идет о Кубе]. И это не считая прочих знаменитейших островов, больших и многочисленных, лежащих к востоку от Эспаньолы». Казалось бы, за девять лет, истекших со времени открытия первых заморских земель. Адмирал мог удостовериться, что Эспаньола ничего общего с азиатскими островами не имеет. Но он уверяет папу, что «этот остров — Тарсис, Сетия, Офир, Орнофай и Сипанго», вписывая в контуры Эспаньолы четыре легендарных библейских страны и марко-половскую Японию. Он снова утверждает, что в 1498 году открыл земной рай, и, вскользь упоминая о злосчастьях последних лет, сообщает, что мечтает добраться до Рима и вручить «вашему святейшеству мое сочинение, каковое изложено в форме «Записок Цезаря». Это место в письме к Александру VI не дает покоя биографам Адмирала. Неужели и в самом деле он оставил нечто подобное по композиции и по стилю «Запискам о галльской войне» Юлия Цезаря или речь идет в данном случае лишь о незаконченной «Книге пророчеств»? Но, видимо, второе предположение справедливее, ибо далее Адмирал переходит к проекту вызволения Иерусалима.