Они все без исключения рослые и хорошо сложенные люди, черты лица у них правильные, выражение приветливое. У многих я видел на теле рубцы и, объясняясь знаками, спросил, отчего у них эти шрамы, и они таким же образом растолковали мне, что сюда приходили люди с других, лежащих рядом, островов и хотели эти люди захватить их всех, они же оборонялись. И я думаю, и думал, что те люди приходили с материка, чтобы взять пленников. Они, должно быть, хорошие и сметливые слуги — я заметил, что они очень быстро научились повторять то, что им говорили, и я полагаю, что они легко станут христианами, так как мне показалось, что нет у них никаких верований. И, с божьей помощью, я привезу отсюда для ваших высочеств шесть человек, которых возьму, отправляясь в обратный путь, дабы научились они говорить по-нашему. Никаких тварей какого-то бы ни было рода, кроме попугаев, я на этом острове не видел» (24, 90–92).

Итак, Адмирал Моря-Океана высадился на первой земле, открытой им в плавании к берегам Дальней Азии.

Часов в десять утра 12 октября 1492 года эта земля торжественно была введена во владение королевы Изабеллы и короля Фердинанда. Нотариус Родриго Эсковеда по всей форме составил соответствующий акт. Адмирал скрепил его своей подписью. Только конец этой странной церемонии увидели островитяне, они не сразу добрались до места высадки, песчаного берега, над которым с криком кружились встревоженные чайки.

На этом берегу впервые встретились люди двух миров. Под королевским стягом Кастилии стояли выходцы из страны пороха и печатного станка, грандиозных соборов и белокрылых кораблей, великих гуманистов и свирепых инквизиторов. Стояли новые Ясоны, проложившие путь через океан. Стояли лоцманы заморской экспедиции, пионеры грядущих колониальных захватов.

А кругом толпились нагие, доверчивые и беззащитные лукайцы, люди, которые рыхлили землю острыми кольями, жили в соломенных хижинах, не знали ни железа, ни пороха, ни костров аутодафе.

В этот день никто — ни Адмирал, ни нагие островитяне — не могли предвидеть, к каким последствиям приведет эта встреча двух миров и сколь горькими будут судьбы обитателей Нового Света, простодушных «индейцев», о которых он сам сказал: «Они так радушны, что кажется, будто дарят свои сердца» (24, 68).

Под час торжественной церемонии Адмирал дал острову христианское имя. Гуанахани стал Сан-Сальвадором, островом Святого Спасителя[53].

Первое знакомство с новооткрытой землей состоялось, и Адмирал занялся сбором дальнейших сведений об этих заморских краях. Мотки хлопковой пряжи, дротики и попугаи, дары Сан-Сальвадора, моряки принимали охотно, но не эти туземные ненужности требовались главе экспедиции. Королевской чете он обещал отыскать за Морем-Океаном золото и пряности, и надо было как можно скорее дознаться, есть ли на острове и на ближних землях бесценный желтый металл, корица, перец, гвоздика и прочие специи.

Весь день 13 октября Адмирал провел на корабле и на палубе вел беседы с многочисленными гостями. Индейцы — отныне так Адмирал называл всех обитателей новообретенных земель, ибо он считал, что привел свою флотилию к порогу Индий, — добирались на корабли на лодках-однодеревках, такие лодки назывались каноэ, и эти каноэ были разной величины.

Адмирал решил отправиться на поиски более богатого острова, но предварительно он счел нужным обследовать берега Гуанахани.

14 октября с кораблей спущены были шлюпки, и Адмирал повел небольшую лодочную флотилию на север вдоль западного, подветренного, берега острова.

У доверчивого индейского вождя (эти вожди назывались «касиками») Адмирал выпросил семерых проводников, рослых и смышленых юношей. Один из них необычайно быстро, буквально на лету, запоминал испанские слова, оказывал Адмиралу немалую помощь в беседах с местными жителями.

Касик, разумеется, не подозревал, что этих людей вождь бледнолицых пришельцев взял не для прогулки к северным берегам Гуанахани. Адмирал счел за благо не возвращать семерых индейцев восвояси и доставить их в Кастилию. Их высочествам, полагал Адмирал, небезынтересны будут эти живые достопримечательности, и, кроме того, для грядущих экспедиций понадобятся индейцы-толмачи, обученные языку их хозяев.

Менее всего Адмирал считался с желаниями заморских «дикарей». Он вырос в Генуе, он не раз наблюдал, как выводят из трюмов белых рабов, он девять лет прожил в Португалии, стране, где черными невольниками торговали во всех портах, он воочию видел, как отправляли партии рабов из гвинейской фактории Сан-Жоржи-да-Мина. Работорговцем он не был, но промысел этот отнюдь не считал зазорным. Поэтому, совершая в лодке обход необследованных гуанаханийских берегов, он хладнокровно прикидывал в уме, что окажется выгоднее: отправить ли в дальнейшем всех здешних индейцев в Кастилию или оставить их «на этом острове пленниками, ибо достаточно пятидесяти человек, чтобы держать их всех в покорности и заставить делать все, что угодно» (24, 93).

А между тем эти будущие рабы и пленники сбегались к берегу и вплавь добирались до лодок с дарами и приношениями — лепешками кассавы, плодами, ключевой водой. «Несите пищу и питье посланцам неба», — возглашали ликующие островитяне, и они искренне огорчались, когда лодки, минуя их селения, удалялись прочь.

К вечеру Адмирал вернулся к месту стоянки флотилии и приказал поднять паруса. Корабли взяли курс на юго-запад, к ближайшим островам Багамского архипелага. Не девяносто, а девяносто семь человек было теперь на судах Колумбовой армады. Семь пленников увозил с собой в неведомые края Адмирал Моря-Океана. Одному из них, бойкому и смышленому гуанаханийцу, который сразу же полюбился Адмиралу (этот индеец получил испанское имя Диего), суждено было стать личным толмачом Колумба и его спутником во второй экспедиции. Двое исхитрились на следующий день бежать с корабля, остальные же вскоре умерли. На чужих плавучих домах или на чужой стороне.

Две недели курсировала флотилия в водах Багамского архипелага, не спеша продвигаясь на юг. Повсюду в ласковом море были рассеяны большие и малые острова, невысокие, зеленые, обитаемые. Смертельные опасности таили эти воды — вдоль островов тянулись цепи белых рифов, несметное множество подводных скал скрывалось в уютных бухтах и в извилистых проходах.

На карту Адмирал нанес острова Санта-Мария-де-Консепсьон, Фернандина, Изабелла[54], все они были очень похожи на остров Гуанахани, и обитали на них такие же приветливые и доверчивые люди, говорили же они на том же языке, что и гуанаханийцы, и так же охотно «дарили свои сердца» диковинным пришельцам.

Формула Т–Д–Т — товар — деньги — товар — не применялась и на этих, «более домовитых» островах. Здесь бубенчики, осколки стекла и красные колпаки непосредственно по формуле Т–Т обменивались на мотки хлопковой пряжи и золотые палочки, которыми были украшены носы островитян, но фернандинцы очень быстро дозрели до понятий товарного общества, а это обстоятельство радовало генуэзскую душу Адмирала.

На каждом шагу Адмирал и его спутники совершали удивительные открытия. На Фернандине они открыли «висячие постели» — гамаки — утварь, которую не знал Старый Свет. Чуть позже гостей из Страны Восхода поразил странный обычай аборигенов: они зачем-то вставляли себе в ноздри трубочки с каким-то зельем, это зелье поджигали и с явным удовольствием втягивали в легкие дым. Трубочки назывались «тобако», зелье «кохибой». По непонятной причине это бурое крошево кастильцы окрестили именем прибора, который вставлялся в носы курильщиков.

Табак был открытием вредным. Но на берегах ново-обретенных островов генуэзский Ясон и его кастильские аргонавты открыли множество полезных вещей. Здесь возделывались удивительные корнеплоды — юкка, ямс, бататы; здесь росли деревья, которые давали воск и благовонные смолы. Поражало и другое: не водились в заморских землях европейские звери, здешний люд понятия не имел о лошадях, овцах, быках, кошках. Собаки были, маленькие, смирные и немые — лаять они не умели. И, странное дело, народы этого заморского мира не знали колеса.