— Я окончил университет, получив специальность историка. Но по специальности так и не сумел найти для себя подходящей работы. Поэтому устроился работать менеджером в одной неплохой фирме, занимающейся продажей оргтехники. Зарплата приемлемая и мне одному её вполне хватает, к тому же премиальные, вознаграждения… Одним словом я втянулся в эту непыльную, хотя и чертовски однообразную работу. Она позволила мне отвлечься от всего остального: от проблем, от тоски, от одиночества. На работе я постоянно окружён людьми. Дома же — совершенно один.

— Прости, что перебиваю тебя. Ты говоришь, что дома ты совершенно один. Почему? Ты ведь жил с родителями? — заметила Ольга, с подозрением на него посмотрев.

— Родители, — Женя вздохнул и этот тяжёлый вздох был насквозь пронизан тоскливой болью, словно вскрылась старая, загноившаяся рана. — Отец погиб три года назад. Ты же знаешь, он у меня был без ума от рыбалки. Отправился в одно весеннее утро вместе со своими друзьями на какое-то озеро, куда они обычно выбирались для подлёдного лова. И не вернулся. Пропал. Ушёл под лёд.

— Боже мой. Как печально. А мама?

— Она прожила ровно год после гибели отца. Потом у неё случился очередной приступ дикой головной боли. Всю ночь я не отходил от неё. На утро ей вроде бы стало полегче. Она попросила меня сходить в магазин, чтобы купить ей кефир. Я отправился выполнять это поручение, спустился вниз, добежал до магазина, купил бутылку кефира, а когда вернулся домой… — он опустил голову. — В общем, потом врачи мне сказали, что у неё случился инсульт. Так я остался один.

— Прости, я не знала об этом, — прошептала Оля. Взгляд её погрустнел и затуманился. — Мне очень жаль твоих родителей. То, что с ними случилось — ужасно.

— Не стоит извиняться, — Евгений снова вздохнул. — Что свершилось — того уже не изменить. Я свыкся с их потерей. Приспособился. Полгода не мог прийти в себя после смерти матери, ходил как зомби, несколько раз порывался свести счёты с жизнью, но понимал, что это не выход. Ведь она была моим единственным близким другом. Она одна любила меня по-настоящему. Её смерть выбила почву у меня из-под ног. Сначала я не желал мириться с её потерей. Не мог находиться дома один, кидался на стены, проклинал себя за то, что оставил её одну — не был рядом. Ведь, возможно, я бы смог помочь ей тогда. Полгода мрака, именуемого «жизнью». Наверное, именно они послужили началом создания этого иллюзорного мира. Хотя, скорее всего, всё началось гораздо раньше. Но это не важно. Время зарубцевало душевные раны. Я огрубел, ожесточился, замкнулся в себе, но выжил, справился. В реальной жизни я превратился в гордое недоступное существо, выполняющее свою работу уверенно и чётко, как автомат. Работа стала для меня смыслом жизни. А потом, ночью, я, терзаемый бессонницей, погружался в свой альтернативный мир, где был тем, кем хотел быть, кем и являюсь на самом деле. Этот мир стал для меня важнее реального. Нужнее реального. Тогда он ещё не был таким, каким ты его видишь теперь, но я строил его, совершенствовал, укреплял.

Он неожиданно остановился и, так некстати усмехнувшись, перевёл тему своего повествования:

— Да какая теперь разница? Тебе нет до этого абсолютно никакого дела. Глупости всё это. Скажу лишь, что моя жизнь вряд ли способна тебя заинтересовать. Серая, однообразная, скучная. Друзья иногда скрашивают моё одиночество. Но это случается всё реже и реже. У каждого из них свои семьи, своя жизнь.

— А у тебя? — вздрогнула Ольга. Её глаза блеснули каким-то пугливым любопытством. — А ты почему до сих пор не обзавёлся семейством?

— Я? — он вскинул брови домиком, голос дрогнул. — Не знаю. Я даже не задумывался об этом. Есть некие принципы, которые я не могу превозмочь, вот и всё. И потом, кому я нужен? Никто не согласится меня терпеть дольше недели.

Сказав это, он простодушно рассмеялся, нервно толкая пальцем останки «Паркера».

— Странно, — загадочным тоном произнесла Оля. — Не понимаю почему, но почему-то я всё это время была уверена, что ты уже давно женат. Я даже представляла, как будет выглядеть твоя жена.

— Как будет выглядеть моя жена, — кивал головой Евгений. — Моя жена. Жена.

Интонация его голоса резко поменялась. Что ни слово — то холодное острие ножа. Не говорит, а сечёт, полосует. Щёки втянулись, выдавая рельеф острых челюстей. Губы искривились в какой-то ненавистной гримасе. Как быстро он изменился в лице!

— А у тебя разве нет на примете особы, которая могла бы подойти под это определение, — «добила» его Ольга.

— Моя жена, — проклокотал Евгений, точно камни катались в его высохшем горле. — Я расскажу тебе о «моей жене». Но прежде хочу спросить кое-что.

Ненависть.

Ольга вздрогнула. Кто произнёс это?! Не Женя, нет. Кто-то другой. Слово буквально вынырнуло из её подсознания. А собеседник уже поднимался из-за стола, и была в его движениях какая-то скрытая угроза. Он двигался плавно и красиво, неторопливо огибая громадный стол, ступая тигриной походкой. Рука плавно летела над полированной поверхностью, огибая рельеф предметов, находящихся на ней: стопки бумаги, телефон, монитор. Девушка настороженно следила за ним, не понимая, как ей следует реагировать на его приближение. Что-то внутри неё кричало сдавленным детским голосом: «беги-и!» Но она продолжала сохранять спокойствие, не спуская с него глаз, ожидая неожиданных выпадов, готовых произойти в любую секунду.

Ничего не произошло. Евгений подошёл к её креслу, и ничего не предпринимая, остановился сзади, и неслышно облокотился на его высокую изогнутую спинку. Ольга рефлекторно повернула голову немного в сторону. Нормальная реакция обычного человека, к которому кто-то вдруг подходит со спины. Её волнение, умело скрытое выражением абсолютного безразличия к происходящему, выдавалось лишь заметной бледностью и тревогой в глазах. А он нависал над ней, и кресло, зажатое его крепкими руками, доселе лёгкое и подвижное, словно окаменело под тяжестью нового, навалившегося на него тела. Он склонил голову, и его худое лицо остановилось в паре сантиметров от её макушки. Дыхание чуть-чуть взволновало светлый шёлк мягких волос, пройдясь по ним как лёгкий ветерок по полю, устланному пушистым ковылём. Он вдохнул их запах, память о котором хранил все эти годы. Губы, почти касающиеся близких душистых прядей, приоткрылись, выпустив короткий выдох, а вслед за ним — слова.

— Моя жена. Ты представляла её? И какова она? Расскажи мне.

— Ну-у… — Оля пожала плечами.

Она чувствовала жуткую неловкость от его тревожной близости. Она не видела его, это её угнетало и даже пугало. Но она не поддавалась давлению страха.

— Твоя жена непременно должна быть милашкой. Куколкой.

От последнего слова он немного вздрогнул. Пальцы впились в мягкую обивку как когти, словно были готовы разорвать её в клочья. Ольга почувствовала это по заметной вибрации, пробежавшей по её креслу.

— Кукла, — прошептал Евгений.

Слова запутались в ковыле её волос. — Ты права. Кукла. Моя жена. Та, которой не было никогда, и никогда не будет в моей жизни. Та, которая предала себя, свою душу, свой род, и посему недостойна даже жить в одном мире со мной. Кукла не достойна жить с человеком. Как она стала куклой, выбрав куклу. Моя жена. Та, что плачет у закрытого окна, в душной ночной комнате, держа на руках не моего ребёнка, рождённого от куклы. Та, что возвращается в чужую постель и грезит о рае, в котором нет меня. Та, что отдала своё тело на поругание недостойному. Та, что поддалась соблазну страсти, искоренив в себе человеческое. Та, которой не существовало. Она могла существовать, могла принести пользу гибнущему человечеству, но она выбрала низменность, и потому, не успев вспыхнуть утренней звездой, исчезла в клоаке бытия. Моя жена. Никто не достоин этого звания. Никто из кукол. Только люди, и то не все. Всё смешалось. Всё погрязло в скверне. Мы вымираем. Люди вымирают. Мировой баланс нестабилен. Добро и зло расположено на вселенских весах неравномерно. Поэтому я один. Я не хочу предать человечество. Тех, кто ещё жив из нашего рода. Не хочу совокупиться с куклой, которая навсегда испортит многовековой генофонд, бережно хранимый моими предками. Которая деформирует мои гены, осквернит моё тело, заразит меня недугом, убивающим человека, превращающим его в куклу. Ты знаешь, что я чувствовал всё это время? Как я страдал. Не знаешь. Ты не знаешь, что такое быть среди соблазнов. Моя жена. Кем она может быть? Любая женщина, способная ответить мне взаимностью, пусть даже фальшивой. Любая. Вот только мне она не нужна. Отвращение — вот что меня спасает. Отвращение к ним ко всем. К похоти, к разврату, к животным потребностям. Она касается меня, обнимает. Я чувствую, как моя кожа соприкасается с её кожей. И я ощущаю то, что источает каждая её пора. Запах. Терпкий, солоноватый, еле ощутимый. Аромат, испускаемый миллиардом желёз. Аромат женщины, готовой к соитию. Аромат самки. Аромат, способный одурманить любого мужчину, свести его с ума, потерять контроль над своей плотью. Мужчину-самца. Но не меня. Меня начинает тошнить, когда я чувствую эту вонь. Словно невидимая слизь смазывается с её мягкой кожи на мою кожу — пачкает её, травит. Но это не главная мерзость. Её дыхание. Удушающее, жаркое, учащённое. Ненавижу, когда женщина дышит на меня. Голова начинает болеть и кружиться. Хочется отвести лицо в сторону. Хочется не дышать, чтобы не чувствовать это дыхание. А поцелуй? Когда ты глотаешь её слюну, перемешанную с отвратительной губной помадой. Ощущаешь её скользкий язык у себя во рту, похожий на мерзкого червя. Что может быть отвратительнее?! Я давлюсь. Желудок сжимается спазмом. Мне хочется броситься в туалет и, сунув два пальца в рот, очистить свой пищевод от этой дряни, невыносимой отравы, гадости. Не стоит продолжать описание отвращений, которые я испытываю к этим гнусным проявлениям животных инстинктов. К этой грязи. Что может быть ужаснее, когда женщина прижимается ко мне. Когда она нарочно трётся об меня своей грудью, пытаясь видимо распалить, но лишь вызывая новые приступы отвращения и разочарования. Когда она совершает соблазнительные движения своими несуразно широкими бёдрами. Когда её нога захлёстывает мою ногу. Заочно она уже отдалась мне. И мне хочется оттолкнуть её от себя. Ведь то животное чувство, что заложено и во мне тоже, начинает постепенно поддаваться этой атаке соблазнов. Я уже чувствую, что желаю её. Как самец желает самку. Всё сильнее и сильнее. Я хочу обладать ею. Но вот тут-то человеческий разум заставляет меня остановиться, и тогда я становлюсь противен сам себе. Ведь я почти поддался своей похоти. Почти предал то, во что всегда верил. Вот она — моя жена. Моя ненависть. Моё отвращение. Лучше жить одному, чем испытывать всю эту мерзость вокруг себя. Мой злой рок? Не-ет. Высшая награда.