— Хватит!!! — с визгом, Вершинина вскочила с кресла, и вогнала рукоять в цилиндр.

Рвануло так, что девушку отбросило обратно в кресло. Заложенная под кубиками взрывчатка, разнесла стену вдребезги. Кубы полетели в разные стороны, мелькая цветными боками, словно разбившийся кубик Рубика. Заиграла глупенькая музыка, и ласковый женский голос запел какую-то бессмысленную песенку:

Каждый кубик преображался по-своему. Из одного вырастали пёстрые цветы, и он превращался в цветочную кадку, у другого открывалась крышка, из которой выскакивала хихикающая голова клоуна на пружинке, третий становился квадратным вертолётом, который улетал, жужжа пропеллером.

Потом кубики разом раскрыли свои грани, и распустились, став цветами. Над ними запорхали бабочки, пчёлы и стрекозы. Вся эта мишура сбилась в центре, скомкавшись в однородную массу, которая округлилась, став яблоком. Из его румяного бока высунулся червячок. Яблоко превратилось в рыбу, тут же проглотившую червячка, и уплывшую, взмахнув на прощанье хвостом. Пузырьки, оставшиеся позади неё, срослись друг с другом, обернувшись гантелями. Эти гантели подхватили усатые силачи, и стали молодцевато их отжимать своими мускулистыми ручищами. Постепенно силачи трансформировались в морячков, махающих флажками. Позади них, густо дымя, проплыл пароход, в который морячки поочерёдно запрыгнули. Пароход дал гудок, выпустивший вместе с паром стайку чаек. Чайки заметались вокруг, а когда улетели, остался только островок с единственной пальмой, на самой верхушке которой сидела обезьяна. Деловито почесавшись, обезьяна сорвала банан, и превратилась в ребёнка, держащего за ниточку воздушный шарик.

Стоявшая рядом с Ольгой девочка, хулиганисто извлекла из кармана рогатку, и, высунув язык, прицелилась. Шлепок резинки. Шарик лопнул, и ребёнок заревел, разинув рот на всю ширину лица. После чего превратился в кота, орущего на крыше. Прилетела ворона, клюнула кота в темечко, и тот спешно ретировался. Девочка пошарила в кармане, и достала ещё один камушек для рогатки. Опять выстрел с характерным шлепком. Послышался звон стекла. Ворона вспорхнула, и сыпля чёрными пёрышками, улетела с криками «карр-карр-карр!» Из разбитого окна высунулся лысый мужик в грязной майке, который закричал что-то нечленораздельное, грозно размахивая тапочком. Он тут же превратился в самурая, размахивающего катаной, и гулко выкрикивающего что-то по-японски. В конце концов, не обнаружив врага, самурай залпом опрокинул пиалку саке, и, с криком «Банзай!» — тут же сделал себе харакири. Отверстие, образовавшееся в его толстом пузе, превратилось в дисковод, а сам он — в видеоплеер. Девочка с зелёными волосами подошла к нему, и вставила какой-то диск. Развернулся большой экран, на котором появился молчащий диктор. Присмотревшись, Ольга узнала в нём Евгения. Кадр время от времени уползал вниз, после чего появлялся сверху, как это обычно бывает со старыми хандрящими телевизорами. Оля всё ждала, когда Евгений заговорит, но тот лишь смотрел на неё, продолжая молчать. Наконец, девчушка с рогаткой подтолкнула её под локоть.

— Ну же. Не задерживайся.

— Что? — не сразу сообразила Вершинина.

Девочка постучала пальцем по циферблату своих часов, — Время. Вре-мя. Тик-так, тик-так.

— А-а, — рассеянно кивнула Оля. — Ну, да. А как?

— Уф-ф, — выставив вперёд нижнюю губу, мультяшка дунула себе в локон. — Как с тобой сложно… Ну, пойдём.

Взяв Ольгу за руку, она подвела её к экрану. Тот повернулся в пространстве таким образом, словно рассматривал их. Когда провожатая остановилась и отступила назад, экран вдруг превратился в рот, внутри которого вместо зубов, языка и глотки было всё то же изображение Евгения на фоне какой-то сиреневой заставки. Рот чавкнул, аппетитно причмокнув, и тут же проглотил Ольгу. Девочка в зелёном платье, сохраняя блаженную улыбку, помахала ей вслед.

Изображение стало двигаться быстрее, затем частота кадров начала стабилизироваться. Экран то уползал наверх, то спускался вниз. Причём теперь двигалось всё пространство перед глазами Ольги, создавая неприятную шаткую иллюзию, когда зрение никак не может зацепиться за статичный объект. Ольга зажмурилась, и потрясла головой. Это отчасти помогло. Тогда она повторила процедуру. Изображение выровнялось, и остановилось. Остался лишь какой-то раздражающий шум в ушах.

Синхронно шурша рассыпчатым песком, к ней неторопливо подошёл Женя. Он благодушно улыбался.

— С возвращением.

— С-сколько времени прошло? — Вершининой не сразу удалось разработать онемевшие связки.

— Пара мгновений. Может быть секунда, может, и того меньше. Я не засекал.

— Ты шутишь? Ладно-ладно, верю… Голова идёт кругом.

— Это пройдёт.

— Знаешь, то что я там видела… То, что ты мне показал… Это не поддаётся никаким сравнениям. Это что-то из области запредельного. Я конечно предполагала, но не думала… В общем, спасибо тебе. Я под впечатлением.

— Я знал. Я верил, — Женя бросился к ней, неудачно попытавшись обнять. — Верил, что удастся.

— Удастся, что? — никак не отреагировала на его порыв Ольга.

— Удастся, — Евгений робко убрал руки с её плеч. — Всё вернуть…

— Что вернуть, Жень? Прости, я тебя что-то плохо понимаю. Наверное из-за пережитых впечатлений.

— Ну-у, — радость на лице Евгения мгновенно сменилась маской удивлённого разочарования. — Вернуть твои чувства ко мне. Ведь теперь ты видела всё. Ты убедилась, что я не лгу. Ты знаешь, как я отношусь к тебе на самом деле. Что я не играю твоими чувствами, а только хочу…

— Знаю. Я всё это знаю, Женя, — Ольга погладила его по волосам. — И я верю тебе. Верю в искренность твоих чувств. Я благодарна тебе за то, что ты так ко мне относишься. Я в самом деле очень ценю это, поверь, но…

Она закусила губу.

— Что? Что ещё мне сделать, чтобы доказать?

Евгений уже понимал всю бесполезность этого разговора, и знал прекрасно, что ничего уже нельзя изменить. Но какая-то его часть всё ещё цеплялась непонятно за что. Теперь даже не за соломинку, а за пустоту, за воздух. Он чувствовал себя как игрок, проигравший всё, включая собственную жизнь, но всё ещё пытающийся найти что-нибудь, любую мелочь для последней ставки. Тщетно пытался разглядеть в глазах Ольги хотя бы крошечный намёк на чувства, но не видел ничего, кроме холодного сочувствия. Так смотрят на голодную кошку случайные прохожие, присевшие её погладить. «Прости, киса, дали бы тебе что-нибудь поесть, но у нас с собой ничегошеньки нет. Можем только погладить. Почесать за ушком и уйти, навсегда из твоей жизни». Обидно.

— Ничего больше не нужно доказывать, — прошептала Ольга. — Ты всё уже доказал.

— Наверное, не всё…

— Не надо. Прошу тебя. Хватит.

— Олечка…

— Мне пора, Жень. Извини.

— Подожди. Останься хоть ненадолго.

— Не могу. Пойми меня. Ты очень хороший и добрый человек. Я искренне тебе это говорю. Ты — замечательный. Но я — другая. Нам не суждено быть вместе. Пожалуйста, признай это наконец. И не держи обиду. Я не могу быть с тобой. Мы по-разному смотрим на вещи, и… Я не могу жить в том мире, где ты живёшь. То есть, мы, конечно же, навсегда останемся лучшими друзьями, но ничего большего между нами быть не может. Мы слишком разные. Слишком…

— Смогу ли я принять это? — одними губами прошептал Евгений, давясь подкатывающими слезами.

— Придётся. Чтоб спастись. Чтоб жить дальше. Придётся. Я верю в тебя.

— Придётся, — Женя склонил голову, и опустился на корточки, вцепившись пальцами в фиолетовый песок. — Вот и всё. Вот и конец.

— Мне пора, Жень. — Ольга попятилась назад. — Прости. Я была с тобой честной. Теперь я должна идти… Не обижайся.