— Кто? Кто здесь? — нервно озираясь по углам, спросила девушка. — Где ты прячешься?
Голос больше не повторился, зато появилось нечто другое. Над пластиковой бутылкой, стоявшей на столике, образовалось какое-то фигурное марево, которое Ольга поначалу приняла за пар. Но в бутылке был налит не кипяток… «Он не умрёт, пока в твоём сердце есть любовь», — всплыли в её памяти слова Евгения. Жёлтая орхидея… Оля потянулась к столу и протянула подрагивающую руку к бутылке. А что если действительно? Что если это правда? Надо всего лишь поверить, как и в опыте с иглой. Надо вспомнить её. Закрыв глаза, девушка стала вспоминать подаренный ей цветок. Аромат стал ещё отчётливее… Свежесть хрупких лепестков, неповторимая форма чашечки, похожей на необыкновенную корону, приятный лучезарный цвет — её любимый цвет. О, боже, а ведь она пыталась заставить себя забыть это чудо! Веки открылись, и Ольга чуть не задохнулась от увиденного неправдоподобия, абсолютно не сопоставимого с реальностью. Над бутылкой проступал полупрозрачный силуэт жёлтой орхидеи на длинном стебле. Это была она! Лёгкий страх, сжимавший сердце девушки, сменился трепетным восторгом. Пальцы легко сомкнулись на стебельке цветка, и… соприкоснулись друг с другом, пройдя сквозь него, как сквозь голографическое изображение. Но теперь Ольга уже была уверена в своих возможностях, и не побоялась проявить настойчивость.
— Ты есть, я знаю, — шептала она, улыбаясь, и по щекам её текли слёзы, — я верю в тебя. Да, наверное, я сошла с ума, но ты — самое красивое безумие в моей жизни!
Орхидея всё отчётливее и отчётливее вырисовывалась в пространстве, становясь совсем материальной. Плотно сжав губы, Оля повторила попытку взять её. Теперь это у неё получилось. Лёгкий электрический разряд приятно пощекотал подушечки пальцев, и она почувствовала нежность знакомого стебля, который так бережно удерживала в своей последней прекрасной иллюзии. Цветок теперь был не только видим, но и вполне ощутим. Его волшебство разлилось по каюте, вселив в сердце Ольги надежду.
Бережно вынув орхидею из бутылки, она прильнула губами к её лепесткам, вдыхая запах далёкого водного мира, наслаждаясь им. Затем, она погладила пальчиками сочную корону цветка, так нежно, как только могла, и расплакалась как глупая школьница, дав волю своим эмоциям. Всё равно её никто сейчас не видел, а значит было можно…
Sed semel insanivimus omnes.
— Поставить на кон собственное сердце — поступок не труса, но глупца, — задумчиво улыбаясь промолвило Хо. — Зачем ты это сделал, Евгений? Неужели у тебя есть что-то дороже него? Неужели у тебя вообще что-то осталось кроме него?
— Нет, — ответил тот. — Моё сердце, моя душа — это всё что у меня есть.
— И ты так легко идёшь на риск? Делаешь максимальную ставку в самом начале игры? Может всё-таки одумаешься?
— Никогда. Для меня это начало может превратиться в конец, если я не буду действовать с максимальной отдачей.
— Любишь играть на грани фола? Что ж, дело твоё. Я бы на твоём месте…
— Оставь своё мнение при себе, Хо!
— Как знаешь, рисковый ты мой. Всё-таки этот поступок крайне удивителен. Ты заставил меня серьёзно задуматься. Уж больно твой необдуманный риск походит на блеф.
— Что ж, смотри к чему он приведёт, — Евгений улыбнулся. — Ты не знаешь, какой силой обладает любовь. Откуда тебе это знать? И в этом я сильнее тебя. Почему? Потому что я знаю, что это такое! В отличии от тебя, я умею любить. И меня любят…
— Насчёт последнего я сомневаюсь. Кто ты для неё? Галлюцинация — не более.
— Нет, это ты — галлюцинация! Досадная и неправильная. Ты — ошибка природы, и скоро ты это поймёшь. Кстати, хорошо, что ты появилось здесь вновь. Пришла пора тебе посмотреть на кое-что. Взгляни! — он вдохновенно указал на экран, напротив которого они сидели. — Она всё-таки возвращается!
Beata stultica…
Фонарик отчаянно плясал в руке, проецируя на туман дёргающиеся отблески своего луча. Из-за выключенного внешнего освещения на окутанной сумерками палубе безраздельно властвовал холодный мрак. Здесь было страшно и пустынно. Пронизывающий сырой холод, вкупе с предельным ограничением видимости, действовали крайне угнетающе, заставляя настораживаться от каждого шороха или причудливой тени, выскочившей из-под беснующегося луча.
Точно слепая, Ольга двигалась на ощупь, ощупывая каждый сантиметр бортового поручня. Вот-вот он должен был прерваться… Господи, только бы не сорваться вниз! Она не понимала, зачем возвращается. Даже страх не мог её остановить. Что-то тянуло её туда, где она необдуманно рассталась со своей последней надеждой. Она знала, что шансы её предельно ничтожны, но всё равно упрямо двигалась через темноту. Где-то здесь, где-то рядом. Сейчас. Сейчас! Вот… Рука оборвалась, пальцы соскользнули вниз, и девушка чуть не выронила фонарик, зашатавшись в тёмной пустоте. Быстро вцепившись в заграждение, она замерла на минуту, а затем начала медленно опускаться на пол, встав на колени. Холодная сырость палубы неприятно обожгла кожу, пройдясь ознобом по всему телу.
Крепко сжимая фонарик, Ольга тут же принялась шарить лучом по краю борта. Нужно заглянуть за край. Кровь прилила к глазам. Только бы не закружилась голова. Только бы не опрокинуться. Невидимая чернота моря жадно дышала внизу солоновато-йодистым холодом. Лёгкие всплески воды словно шептали о чём-то. Девушка осторожно высунулась за край борта и направила луч фонарика вертикально вниз. Свет пролился за борт, осветив ржавые леера, провисающие вниз гигантской железной паутиной.
— «Что я пытаюсь найти?» — терзала её здравая мысль. — «Его не вернуть. Слишком поздно».
Но она почему-то всё равно не сдавалась, скрупулёзно просматривая дециметр за дециметром. Он упал куда-то сюда. А вдруг он не долетел до воды? Вдруг он… Что это? Внезапно в свете луча что-то блеснуло. Это он! Ольга чуть не разрыдалась от счастья. «Иллюзиум» действительно не упал в воду. Пролетая вдоль борта, он зацепился за сетку оборванного леерного ограждения, и остался висеть на ней примерно в метре от края борта. До него можно было дотянуться рукой.
Не обращая внимания на грязь и холод, Оля поспешно легла на живот, свесившись с края. Было очень холодно, но сейчас решимость превышала дискомфорт. В одной руке она продолжала держать фонарик, в то время как другая её рука, сползая по тёмному лееру, тянулась к желанной пластинке. Когда краешки ногтей соприкоснулись с ней, Ольга не выдержала, и попыталась моментально схватить таблетки одним рывком. Это была ошибка. «Иллюзиум» выскользнул, проскочив между пальцев, и шурша полетел дальше.
— Не-ет! — простонала Ольга, с ужасом глядя, как пластинка проваливается всё ниже, сверкая между грязными ячейками сетки заграждения.
Ей был дан шанс, но она его упустила. Как же невыносимо обидно было глядеть вслед падающей мечте, удаляющейся от неё всё дальше и дальше. Девушка проклинала себя за этот необдуманный и неуклюжий бросок. Она уже совершенно отчаялась, когда судьба вдруг предоставила ей второй шанс.
Пролетев несколько десятков сантиметров, таблетки опять остановились, словно дразнясь. На этот раз они зацепились очень ненадёжно и висели на честном слове, грозясь сорваться в любую минуту. Даже незначительный ветерок мог бы оборвать надежды на их возвращение окончательно. И Ольга поняла, что у неё нет права на вторую ошибку. Теперь, чтобы достать «Иллюзиум», требовалось не только спустить вниз руку, но и основательно перегнуться через борт. При этом следовало действовать крайне внимательно, не делая лишних движений, ко всему прочему не забывая балансировать на краю холодной бездны. О том, чтобы использовать фонарик, и речи быть не могло. Нужна была свободная рука, чтобы держаться за путы заграждения.
Сначала девушка решила удерживать фонарь зубами, но потом поняла, что это ей только мешает, да и, к тому же, он мог в любой момент выскользнуть у неё изо рта. Тогда она прибегла к иной тактике. Посветив в сторону таблеток, Ольга запомнила их местонахождение, и отложила фонарик в сторону, стараясь не крутить головой, чтобы не сбиться. Сразу стало темно, но тускло белеющая пластинка продолжала оставаться в её поле зрения, хоть и просматривалась с величайшим трудом. От разверзшейся перед ней черноты невидимого моря захватывало дух, а голова шла кругом. «Не сорваться! Не соскользнуть!» — про себя твердила Вершинина, стараясь не фокусировать зрение на этой безликой пропасти, и не отвлекаться от одной зафиксированной точки — серого пятнышка, выделяющегося на фоне сплошной клубящейся темени.
