— Послушай, Жень… — Оля нежно погладила лепесток белой лилии, склонившей свой венчик в её сторону. — В эти минуты мне не хочется возвращаться к теме, которую я оставила по ту сторону иллюзии. Но она не даёт мне покоя. Ведь завтра… Точнее, уже сегодня, я опять вернусь туда. И опять продолжатся муки изнурительного ожидания. Ты меня понимаешь?

— Прекрасно понимаю.

— Прошу тебя, если ты действительно что-то знаешь о ситуации, в которую мы попали, об «Эвридике», необъяснимой Настиной болезни и этом проклятом тумане — расскажи мне. Окажи содействие, посоветуй, как можно выбраться из этой ловушки, и долго ли ещё нам ждать помощи?

Евгений вздохнул, помолчал немного, а затем ответил:

— Что тут можно сказать? О тумане я знаю лишь то, что он не вечен. Nebula phaenomenon temporis est. О твоей подруге мы уже говорили вчера. Добавить к этому я ничего не могу.

— Ей всё хуже. На неё уже страшно смотреть.

— Похоже, что у неё начался сомнамбулический период. Обычно этот процесс необратим, и не приводит ни к чему хорошему.

— Но что же нам делать?

— Я вам советовал не оставлять её одну. Это был самый простой способ её спасти. Да и, наверное, единственный. Но вы, к сожалению, пренебрегли моим советом. Очень жаль.

— Ты неправ, Женя. Я прислушалась к твоему совету. Весь день Настя была под нашим присмотром, и на ночь с ней осталась Лида.

— Ладно. Я больше не хочу об этом говорить. Не спрашивай, почему. Ты сама всё узнаешь.

В голосе Евгения появилось заметное раздражение. Ольга не поняла его причину, потому что не знала, что ожидало её подругу. А Евгений знал. И это знание терзало его изнутри дикой безысходной тоской. Он не мог помочь Насте, как бы не хотел этого. И не мог всё рассказать Ольге, потому что очень боялся за её жизнь. Она могла всё испортить, а это было недопустимо. Такое бессилие не могло не раздражать, поэтому Евгений поспешил закрыть тему, касающуюся Насти.

— Ну вот, — вздохнула Ольга. — Обещал поговорить со мной по душам, пролить свет на все интересующие меня вопросы, а теперь попятился в кусты?

— Нет. Понимаешь, я… Меня тоже очень волнует состояние твоей подруги, хоть я её и не знаю. Дела у неё плохи, очень плохи. Если бы ты только знала, какая дьявольская сила взяла её в разработку. У тех, кого выбирает Хо, как правило, нет никаких шансов. Если твоя Настя до сих пор жива, то это только потому, что оно её «водит».

— Водит? Что значит «водит»? — на лице Оли начала проступать тень самого настоящего страха.

— Ну, знаешь, как рыбак… — Женя нервно поводил сложенными руками из стороны в сторону. — … водит попавшуюся на крючок рыбу, пока она окончательно не обессилит. Доводит до кондиции. Играет как кошка с мышкой. В этой ситуации самое главное — не проникнуть в сумерки. Если Настя заглянет в сумерки, то обратный путь ей будет заказан. И, кажется, она уже успела в них проникнуть. Бедная девочка.

— Как это, «проникнуть в сумерки»?

— Это такое условное название. Говоря иначе, пройти сквозь зону сумерек, значит миновать прослойку — границу между мирами. Обычно, сами куклы этого делать не умеют, но сумеречники помогают им в этом… Принудительно.

— Куклы?

— Я хотел сказать… Люди. Конечно же, люди. Но не совсем такие, как мы с тобой. Я тебе потом расскажу об этом. Всё расскажу. Так вот, если жертва окунулась в сумерки, это значит, что жить ей остались считанные часы. Мне очень жаль, Оль.

— А может быть ты всё излишне драматизируешь?

— Может быть. Может быть. Да, наверное. Прости, я возможно напугал тебя. Не стоило мне об этом говорить. Я очень волнуюсь за состояние Насти, поэтому…

— Пока Лида с ней — всё будет хорошо. Не так ли?

— Совершенно верно. Не выпускайте её из поля зрения. Это необходимо.

— Разумеется, мы её не оставим. Кстати, в своём бреду Настя что-то говорила о странных, невероятных вещах, творящихся вокруг нас. Удивлялась, почему мы этого не видим. А мне рассказала про какого-то убийцу, скрывающегося на корабле. Кроме нас на корабле ещё кто-то есть?

Евгений не ответил.

— Жень, скажи мне честно. Мы одни на этом корабле, или же на нём действительно скрывается кто-то ещё? Это очень важно.

— Да… Вы не одни, — нехотя признался Евгений.

Ольга поняла, что он имел в виду Хо, но её убеждение было ошибочным, и об этом знал только сам Женя, который больше ничего добавлять не стал.

— Опять это Хо…

— Вот именно. Опять. Поэтому лучше забудь о том, что я тебе сказал. В своё время всё встанет на круги своя, а пока. Держитесь вместе, и не ищите приключений себе на… Ну, ты меня понимаешь.

— Значит это он — убийца? Хо? Это его увидела Настя?

— Делай выводы сама.

— Получатся, что кроме нас на «Эвридике» прячется ещё один пассажир. Призрачный Хо. Или призрачное?

— Поправка. Хо — не пассажир, и не человек. Оно — судьба. Понимаешь? Рок.

— Понимаю. Это что-то совершенно запредельное и жутко злое. И вообще, мы кажется договорились не обсуждать сегодня Хо. При упоминании о нём ты сразу же ощетиниваешься, а меня — бросает в дрожь. Ты прав, не стоит портить прекрасный вечер страшными историями и предположениями.

— Рад, что ты это понимаешь.

— Как ты думаешь, Женя, когда нас спасут?

— Этого я не знаю. Должны спасти, но вот когда? Наверное, скоро. Я это чувствую.

— Хотелось бы, чтобы скоро. Надоел мне этот проклятый корабль.

— «Эвридика» не проклята. Она мертва.

— А разве корабль может быть живым или мёртвым?

— Конечно. И не только корабль, а всё в этом мире: природное и рукотворное. Жизнь — это весьма абстрактное понятие. Люди минимизировали его, подстроив под себя. На самом же деле, жизнь — это не только биологическое функционирование от рождения до смерти. Жизнь — это энергия, которая может работать бесконечно. Её природу сложно понять, но всё строится на ней, и всё подвластно ей. Те крошечные промежутки, которые мы наблюдаем время от времени, считая их жизнями — всего лишь дозаправка, заезд на бензоколонку, грубо говоря. Всё наше существование — есть постоянное, планомерное обогащение и насыщение этой удивительной энергии. И мы, как высшие существа своего мира, вольны дарить её, или забирать. Мы можем снабдить статичный предмет необходимой динамикой, чтобы он какое-то время вёл себя как живой. К примеру, пиная футбольный мяч, или вращая педали велосипеда, мы движем их, даруя часть своей энергии. Жизненная энергия — это не только сила, наполняющая живые организмы. Это сила, объединяющая всё на Земле. Действующая не только на молекулярном, но и на атомарном уровне. Поэтому, даже обычный камень можно также считать живым. Условно, разумеется. Это уже не человеческая жизнь, и даже не растительная. Примитивнейшая, но жизнь. Весь цикл её строится на медленном затухании энергии. В конце концов, камень превратится в песок, затем в пыль. Разумеется, всё будет зависеть от окружающей среды, и от форм, соседствующих с ним. Тектонические изменения — это ведь тоже не просто волнения земной коры. Это сложные разнослойные переходы геологических материалов из одной стадии в другую. Камни тоже способны насыщаться и чахнуть. Разрушать друг друга, или дополнять. У них своя жизнь, сложная для восприятия человеческого разума. А ведь человек может придать камню свою энергию, например, если подбросит его в воздух. Также, человеческие кости могут окаменеть, дав жизнь молодым минеральным соединениям — будущим камням. Всё взаимосвязано. И активность этой энергии у всех земных форм проявляется по-разному.

— Я поняла так: «Эвридика» мертва, потому что лишилась этой своей внутренней энергии, связывающей её структуру на молекулярном уровне. Правильно?

— Наоборот. Корабль лишился своей формы, оставив только энергетическую оболочку, которая не затухает лишь потому, что её кто-то целенаправленно поддерживает. Когда энергетический сгусток адекватен полноценной жизни предмета — он абсолютно материален. Закон сумеречного расслоения.

— Поэтому мы и видим корабль.