Решили идти западным берегом Днепра на север в район населенного пункта Копысь. Под прикрытием тылового заслона сумели оторваться от противника. Казалось, что в кольце уже найдена брешь. Но именно в тот момент, когда надежда выйти к Днепру стала почти реальностью, головная походная застава доложила: впереди немецкие танки. Засада.

— К бою! — приказал командир дивизии.

Но по-настоящему развернуться для встречного боя полк, атакованный танками из засады, не успел — ему попросту не хватило для этого времени. Укрываясь в придорожных канавах, в ложбинках, за пнями и поваленными деревьями, сотовцы стойко встретили неожиданный удар противника, прижавшего их к земле огнем танковых орудий и пулеметов, подожгли бутылками с бензином несколько машин. А когда был отбит первый, самый яростный, натиск, во избежание ненужных, неоправданных потерь весь 85-й по приказу генерала Руссиянова стал отходить в ближний лесной массив — по не проходимым для танков тропам и просекам.

Еще сутки оперативная группа штаба дивизии и остатки полка шли на север и северо-восток в поисках возможности без потерь переправиться через Днепр и выйти к своим. На коротких привалах высылали вперед разведку — она намечала маршрут через населенные пункты, в которых не было немцев, выбирала дороги, по которым не могли двигаться танковые и моторизованные части противника.

12 июля, когда стало ясно, что немцы, по всему, отказались от преследования этого отряда (наверняка были уверены, что он все равно далеко не уйдет — без пищи и боеприпасов, с ранеными на руках), генерал Руссиянов приказал дать всем до конца дня отдых. Расположились в густом сосняке, выставили, как положено, охранение и наблюдателей, командиры подразделений провели проверку личного состава — кроме погибших, все были налицо. Людей накормили — тем, что оставалось в запасах тыловой службы, дополнительно раздали патроны и гранаты.

Во второй половине дня провели короткие партийные собрания штаба дивизии и полка, пригласив на них комсомольцев. Откровенно и подробно обсудили сложившуюся обстановку, приняли единодушное решение: коммунисты и комсомольцы обязаны показывать в эти трудные дни пример выдержки, выносливости, мужества и стойкости, верности военной присяге.

А когда начало темнеть, снова тронулись в путь — сквозь начинающийся, глухо шуршащий в ветвях дождь по лесной, вилявшей меж черных стен сосняка дороге.

На рассвете 13 июля головной дозор доложил командиру дивизии: впереди Днепр, противник поблизости не обнаружен.

Решение было принято без долгих раздумий:

— Будем переправляться. Вплавь. На подручных средствах. В первую очередь переправлять на восточный берег раненых. Помочь тем, кто не умеет плавать.

Генерал не торопясь вышел на утреннюю опушку леса. Совсем по-мирному пели здесь птицы. Сквозь туман золотисто просвечивали лучи встающего за Днепром солнца… Командир Сотой медленно спустился к реке, снял каску, наклонившись, зачерпнул пригоршню днепровской воды.

— И все-таки мы дошли!

Старший батальонный комиссар Филяшкин стоял рядом, глядел на его левую, почти всегда прижатую к телу руку — она у генерала действовала плохо: два года назад, во время освободительного похода в Западную Украину (полковник И. Н. Руссиянов командовал тогда 52-й стрелковой дивизией) была ранена осколком снаряда.

— Ничего, комиссар! — заметив его взгляд, сказал командир дивизии. — Переправимся и скоро будем среди своих.

Начали переправу, Один за другим входили в днепровскую воду красноармейцы, подняв над головой винтовки и карабины. Для раненых из толстых веток вязали что-то наподобие плотиков — чтобы можно было троим-четверым поддерживать его во время переправы с обеих сторон. Для тылов и хозяйственного обоза решили поискать брод — с этой целью подполковник Яки «мович выслал вверх и вниз по реке две группы саперов.

Волоча короткий кургузый ствол спиленного когда-то давно, уже чуть подгнившего дерева, перед командиром дивизии появился красноармеец Андрей Дедов — из артиллерийских мастерских, вытянулся по стойке «смирно».

— Для вас, товарищ генерал… У вас же рука вон…

Иван Никитич Руссиянов, гвардии генерал-лейтенант в отставке, рассказывал об этом эпизоде войны, о той незабываемой переправе через Днепр, и взгляд его теплел от воспоминаний.

— Именно в те дни, в дни тяжелых оборонительных боев и вынужденного отступления, когда дивизия выходила к своим, родилось и окрепло наше непобедимое фронтовое братство. Мы выходили иногда разрозненными группами, отдельными отрядами, но мы никогда не забывали, что мы — дивизия, сотовцы… И не хочу скрывать: именно в тот день, когда я переправлялся через Днепр на стволе дерева, принесенного красноармейцем Дедовым, я дал себе клятву никогда не расставаться со своей Сотой, пройти с ней по дорогам войны до победы или столько, сколько будет отпущено мне солдатской судьбой.

— Но вам могли приказать…

— Было. Приказывали. Но я объяснял, и меня понимали…

Да, он, Иван Никитич Руссиянов, прошел со своей дивизией, а затем и с развернутым на ее базе гвардейским механизированным корпусом всю войну. Он был с нею в боях под Ельней, на Юго-Западном и Брянском фронтах, снова выводил ее из окружения поздней осенью сорок первого, его полки воевали на южном фланге великой битвы под Москвой, держали прочную и стойкую оборону на Брянском фронте летом сорок второго… А потом — уже не полки, а механизированные бригады корпуса громили врага на Среднем Дону, в Ворошиловградской области, под Изюмом, в районе Барвенкова, осенью сорок третьего освобождали Донбасс, штурмовали Запорожье, в тяжелейших боях сражались с врагом под Кировоградом… Потом были бои за Будапешт, схватки с эсэсовскими танками в районе озера Балатон, освободительный марш по весенней венгерской земле в сорок пятом, штурм Вены, ее Арсенала и ее мостов, последние схватки с врагом в предгорьях Австрийских Альп…

И везде он был с нами, наш первый гвардейский генерал, а мы с гордостью называли себя руссияновцами.

— Знаете, — продолжал с доброй, чуть ироничной улыбкой Иван Никитич, — кое-кто даже упрекал меня за то, что я, дескать, не стремился продвинуться, что за всю войну стал лишь на один ранг выше в звании и с командира дивизии «вырос» только до командира корпуса… Не буду вдаваться в тонкости этого деликатного вопроса. Скажу только одно: я горжусь тем путем, который мне довелось пройти в годы войны, и в этом мое счастье — счастье коммуниста, солдата, гражданина, патриота… Я горжусь, что у меня были такие однополчане, что я был в их строю и вместе с ними шел к победе. И не буду лукавить, не буду изображать ложной скромности: самая высшая награда состоит для меня в том, что дивизию и корпус называли руссияновскими, а их солдаты и командиры называли себя руссияновцами.

…Оперативная группа штаба дивизии и основные силы 85-го стрелкового полка уже были на восточном берегу Днепра, когда прикрывавший переправу отряд был неожиданно атакован вражескими автоматчиками на бронетранспортерах. Схватка на лесной дороге и на просеках была короткой и ожесточенной. Прорваться к переправе противнику не удалось, но штаб полка оказался отрезанным от своих батальонов и от группы прикрытия, понесшей большие потери. В распоряжении подполковника Якимовича, кроме нескольких командиров Штаба, осталось всего десятка два бойцов комендантского взвода, и только с личным оружием.

— Что можешь предложить, комиссар? — взглянул он на Федора Зыкова.

— Выполнять приказ — идти в район сбора.

— Вопрос не в этом. Не куда идти, а как. У нас даже карты нет. Старые листы уже не годятся: все, что на них, давно под немцем.

Зыков затянул на левой руке тесемки окровавленного бинта, поднял усталые глаза:

— Будем брать проводников. Нам надо уйти за Днепр — вот что сейчас главное. Надо идти вдоль берега и искать возможность переправиться.

Двинулись, когда стемнело, и шли лесами всю ночь, ориентируясь по компасу, выдерживая общее направление на шум отдаленного боя. Орден Ленина, которым была награждена дивизия и который по традиции хранился в ее лучшем — 85-м — полку, находился у лейтенанта Срибного. Днем отдыхали в лесной чаще, высылали вперед разведку, старались обходить деревушки и хутора — чтобы случайно не напороться на немцев. Но к переправам на Днепре выбраться пока не удавалось.