Свояченица нашла его в лагере для военнопленных дней через десять. После ее хлопот оккупанты, не желавшие слишком тратиться на содержание наших раненых пленных (ведь их даже и в качестве рабочего скота не используешь), «за выкуп» отдали Федора Коврижко родственникам. Случалось тогда и такое.

Добрались до Шклова. Измученный, с незажившей раной, изголодавшийся, Коврижко стал потихоньку приходить в себя, благо и свояк и свояченица имели отношение к медицине: он был фельдшером, она акушеркой. Попытки установить какие-то контакты с партизанами или подпольщиками успехом не увенчались: был он в городе человеком новым, да еще из лагеря военнопленных, и ему, естественно, не доверяли. Пришлось пойти на лесозавод: на жизнь-то надо было зарабатывать. Работал столяром, делал столы, табуретки, гробы. А в марте сорок третьего кто-то донес на него в гестапо: дескать, на бывшей Советской улице в доме номер 107 скрывается советский полковник. 3 марта поздно вечером за ним пришли.

Потом был концлагерь в Германии, каторжная работа, в апреле сорок пятого освобождение и после соответствующей проверки увольнение в запас в звании капитана. Орден Ленина, которым он был награжден за боевые подвиги на Карельском перешейке, при прорыве линии Маннергейма, спасла и сохранила Федору Филипповичу жена — Мария Константиновна. Он отдал его ей, когда уходил в первый бой. Всю войну она не верила, что муж пропал без вести. Она ждала. Она верила, ждала и дождалась.

Умер капитан в отставке Ф. Ф. Коврижко в 1984 году в возрасте семидесяти девяти лет.

Той же знойной июльской ночью западнее Шклова был окружен и шедший к переправам на Днепре 355-й стрелковый полк Сотой. Немцы, видимо, засекли его с воздуха. Лесной массив, где накануне вечером полк сосредоточился для ночного броска на восток, противник обложил со всех сторон артиллерийско-минометным огнем и танковыми засадами перекрыл все выходы и одновременно для захвата мостов бросил в Шклов большой отряд автоматчиков на бронетранспортерах и несколько танков.

Полковнику Швареву удалось связаться по радио с командиром дивизии, и когда раскодировали его короткую радиограмму, генерал Руссиянов быстро разобрался в тактическом плане немцев. Сделать это помогло и то немаловажное обстоятельство, что штаб дивизии по строгому указанию командира вел постоянную разведку и постоянное наблюдение за противником. Стало ясно, что немцы хотят изолировать Сотую от соседей, расчленить и уничтожить по частям. Этого нельзя было допустить. Только действуя воедино, сжатым кулаком, дивизия даже в этой сложнейшей обстановке могла оставаться крепкой боевой единицей и, отвлекая на себя значительные силы противника, выйти из окружения к своим.

Выполняя приказ командира дивизии, полк подполковника Якимовича вышел этой ночью в район расположения оперативной группы штаба дивизии. Это было очень кстати. Генерал Руссиянов немедленно вызвал командира полка к себе. Разговаривали они в крытом кузове грузовика, где стояла штабная рация, при единственной свечке, освещавшей сильно потертую на сгибах полевую карту.

— Швареву удалось связаться со мной по радио, и если судить по его докладу, 355-й окружен вот здесь, — командир дивизии обвел карандашом на карте бледно-зеленый участок лесного массива. — Мы, — он указал другую точку, — находимся здесь. Надо Швареву помочь. Да, Михаил Викторович, обязаны и будем помогать. Знаю: ваши люди устали, знаю, какой трудный был у вас марш. Но сейчас дорога каждая минута.

— Я понимаю. И полк сделает все, что возможно.

Через четверть часа они оба уже выходили из потрепанной «эмки» командира дивизии в районе расположения штаба 85-го стрелкового полка. Кругом стеной стоял ночной лес, тишина казалась всеобъемлющей, и только на юге, где, по докладу Шварева и по данным дивизионной разведки, находился в это время 355-й, слышались далекие отзвуки перестрелки.

— Это Шварев, — сказал Якимович. — Идет к переправам.

Командир дивизии согласился:

— Похоже. Однако желательно уточнить. Где ваша рация?

Но попытки связаться со штабом 355-го стрелкового полка оказались безуспешными — его рация не отвечала. Что там случилось, понять было невозможно. Но одно было совершенно ясно для всех: медлить нельзя, нужно идти на помощь товарищам, попытаться разорвать стянувшееся вокруг них смертельное кольцо.

И надо же было случиться так, что именно в эти решающие часы полковник Шварев остался без связи со штадивом. Буквально через десять минут после того, как он доложил о своем местонахождении и об обстановке командиру дивизии, на место расположения его штаба и одного из батальонов налетела немецкая авиация. Четыре «юнкерса» сумели в начинавшихся сумерках разглядеть на лесной поляне людей и машины и стали — заход за заходом — бомбить эту поляну и окрестный лес. Одна из бомб угодила в машину с радиостанцией. Взрыв разнес ее в клочья, два связиста были убиты, третий — тяжело ранен.

— Ну что, комиссар? — взглянул Шварев на своего заместителя по политчасти старшего батальонного комиссара Гутника. — Что предлагаешь делать дальше?

— Пробиваться к Днепру — ничего другого. Лучше небольшими группами. — Замполит пододвинул к себе карту. — После прорыва сосредоточиться вот здесь — тут нет переправ, и немец не будет слишком плотно прикрывать это направление. Реку форсировать на подручных средствах и вплавь. Идти в Шклов или к другим мостовым переправам бессмысленно: там нас наверняка ждут, и мы можем потерять все.

— Ты словно прочитал мои мысли. Так и сделаем.

Перед самым рассветом батальоны вышли к Днепру южнее Шклова. Полковник Шварев созвал командиров подразделений, распорядился готовить переправочные средства, используя все местные возможности. Одному из батальонов и зенитно-пулеметной роте лейтенанта Пучковского было приказано перекрыть дорогу, на которой, преследуя вырвавшийся из окружения полк, в любой момент мог появиться противник.

Командир полка повернулся к начальнику штаба:

— Где старшина Гилевич?

— При знамени, товарищ полковник. Как положено.

— Выделить охрану и обеспечить первоочередную переправу.

— Есть!

Ночью, когда полк готовился к прорыву из окружения, старшина Андрей Гилевич, знаменосец 355-го, снял полотнище знамени с древка, спрятал его на груди под гимнастеркой и так пошел в бой. Теперь старшина должен был доставить знамя на тот берег.

Уже рассвело. Небо было безоблачным, над Днепром дымился белый холодный туман. На западе погромыхивало, южнее слышались иногда далекие пулеметные очереди. Как на учебном стрельбище.

Гилевич и два бойца охраны спустились к реке, решительно шагнули в воду. Но не проплыли и пятнадцати метров, как в воздухе появились «мессеры». Они хищно кружили над Днепром, били из пулеметов по самодельным плотам, на которых переправляли раненых, по форсирующим реку вплавь красноармейцам. Вслед за ними реку начали бомбить пикирующие бомбардировщики.

Рассредоточившись у самого уреза воды, рота ПВО лейтенанта Пучковского встретила их огнем счетверенных пулеметов, установленных в кузовах автомашин, и сбила три фашистских самолета. Оставляя за собой густо клубящиеся хвосты дыма, они упали за лесом севернее места переправы полка.

Через некоторое время наблюдатели, следившие за дорогой, которую в случае осложнения обстановки было приказано прикрывать и зенитчикам Пучковского, доложили, что появился противник.

Да — появился противник. На горизонте, перевалив через пологую высоту, показались немецкие бронетранспортеры с автоматчиками и большая группа мотоциклистов. Несколько вражеских машин сразу же развернулись влево, обходя фланг батальона прикрытия. В воде и на берегу начали густо ложиться немецкие мины. Было ясно, что противник намерен отсечь еще не переправившуюся часть полка от реки, смять фронтальной атакой, окружить вот здесь_: на берегу, и уничтожить.

«Делай, как я», — приказал через связных комсомолец лейтенант Пучковский и первым двинулся на своей полуторке навстречу врагу. Хлесткие смертельные очереди счетверенных пулеметов швырнули фашистских солдат наземь. Один грузовик тараном врезался в борт бронетранспортера и повалил его…