— Я требую, чтобы меня выслушали! — крикнул Ян. — Как вы смеете судить меня, не дав мне слова сказать?
Хотя микрофон перед ним был отключен, люди, стоявшие близко к помосту, его услышали. Друзья его, а потом и многие другие стали требовать, чтобы ему дали слово. Неудивительно, что много было и других криков: чтобы ему вообще заткнули рот. Градиль молча послушала этот шум, потом стала совещаться с остальными судьями… В конце концов Чан Тэкенг, на правах старейшего старейшины, объявил:
— Мы милосердны, и все должно делаться в соответствии с законом. Прежде чем выносить приговор, мы дадим подсудимому слово. Но я его предупреждаю, что если он снова начнет вести противозаконные речи, то мы его сразу заглушим.
Ян оглядел своих судей, потом поднялся и повернулся лицом к толпе. Что же сказать такого, к чему нельзя будет придраться и назвать противозаконной речью? Если произнести хоть слово о других планетах или о Земле — его немедленно отключат. Придется играть по их правилам… Ну что ж, надежды мало — но попытаться все-таки надо.
— Народ Халвмерка! Меня сегодня судят за то, что я сделал все от меня зависевшее, чтобы спасти вашу жизнь. Чтобы спасти зерно, которое будет позарез нужно кораблям, когда они придут. Кроме этого, я ничего не сделал. Некоторые со мной спорили — но они ошибались. И я докажу, что они ошибались. Единственное мое преступление — а это не преступление — состояло в том, что я указал на новую и опасную ситуацию. И наметил способ, как справиться с этой ситуацией. Того, что мы сделали, — никогда раньше не бывало. Но это вовсе не значит, что сделали неправильно. Просто сделали нечто новое, вот и все. Старые правила не подходили к новым условиям. Мне пришлось действовать так жестко, как только я мог, потому что без этого ничего нового мы бы не сделали. В моих поступках не было никакой измены, — а только здравый смысл. Нельзя судить меня за то, что…
— Достаточно, — перебила Градиль. Его микрофон снова отключили. — Доводы подсудимого будут учтены. Судьи начинают совещание.
Видно было, как она упивается своей властью. Какое там совещание? Ничего подобного и в помине не было. Она просто написала что-то на листке бумаги и подвинула листок соседнему судье. Тот тоже что-то написал, передал следующему… Все писали очень коротко, и было ясно, что это за слово. В конце концов листок попал к Чану Тэкенгу. Тот едва глянул на него — и провозгласил:
— Виновен. Подсудимый признан виновным. Он будет задушен гарротой в ближайшие двадцать четыре часа. За измену полагается гаррота.
На планете никогда еще не было казней — во всяком случае, при жизни кого бы то ни было из присутствующих. Люди никогда даже не слышали о таком способе наказания. Поднялся шум. Одни перекликались друг с другом, другие громко задавали вопросы судьям… Гизо Сантос пробился сквозь толпу к самому краю помоста, и его голос заглушил все остальные:
— То, что сделал Ян, — не измена! Он здесь единственный здравомыслящий человек! Если то, что он сделал, измена, то мы все здесь повинны в измене…
Проктор-капитан Шеер выстрелил в упор. Гизо вспыхнул, пламя охватило его и мгновенно обуглило, превратив искаженное ужасом лицо в черную маску. Он умер, не успев упасть.
Стоявшие рядом с ним шарахнулись назад, раздались вопли ужаса, стоны людей, обожженных этим живым факелом… А Градиль заговорила:
— Этот человек казнен. Он кричал, что повинен в измене. Есть еще кто-нибудь, кто хочет признаться, что и он повинен?.. Выходите, говорите смело, вас услышат.
Она мурлыкала эти слова, надеясь на соответствующую реакцию. Люди из первых рядов в панике подались назад, вперед никто не вышел. Ян смотрел на тело своего друга в странном оцепенении. Мертв. Погиб, из-за него погиб. Быть может, обвинение справедливо и он на самом деле принес сюда хаос и смерть?.. Ян пришел в себя, когда Шеер подошел сзади и схватил его за плечи, чтобы не дать пошевелиться. Зачем это понадобилось, Ян понял, когда увидел перед собой Градиль. Она медленно подошла и остановилась, глядя ему в глаза.
— Ну что, Кулозик? Видишь, куда завело твое упрямство? Я тебя предупреждала: не становись поперек. Ты не послушался. Ты проповедовал измену. Из-за тебя люди погибли, последний вот только что. Но теперь всему этому конец — потому что тебе конец, Кулозик. Скоро мы с тобой попрощаемся. И Эльжбета с тобой попрощается…
— Да не пачкай ты ее имя своей пастью, мразь!
Ян не собирался ей отвечать. Вынудила.
— Эльжбета ведь не будет твоей женой, когда ты умрешь. Верно? Это единственный способ прикончить ваш брак, — но надежный, так мы и сделаем. И твоего ребенка вырастит другой, другого он будет звать отцом.
— Ты о чем, ведьма?
— О, так она тебе не сказала? Забыла, наверно. А может, подумала, что тебе слишком не понравится, что она станет женой другого… Но у нее будет ребенок, твой ребенок…
Она умолкла, изумленно раскрыв рот, — Ян смеялся. Смеялся взахлеб, весело, радостно… Трясся от смеха, несмотря на то что Шеер прижал его к скамье.
— Не смейся, это правда!
— Избавьте меня от нее, — попросил Ян, отвернувшись и по-прежнему смеясь. — Уведите меня в камеру.
Новость подействовала на него совсем не так, как ей хотелось. Это была прекрасная новость! Так он и сказал Эльжбете, когда та пришла навестить его в камере.
— Что ж ты мне сама не сказала? Та шелудивая сука могла не знать, как я к этому отнесусь, — но ты-то!.. Ты-то должна была знать!
— Я не была уверена. Это такая замечательная новость — я сама узнала совсем недавно… А ей, наверно, врач проболтался; я не знала, что она в курсе. А тебя не хотела расстраивать…
— Расстраивать? Долго же приходится добираться хорошим вестям в наше мерзкое время!.. Ребенок — это самое главное. Меня могут убить в любой момент, но у тебя останется наш ребенок. Это же важнее всего. Ой, ты бы видела ее рожу, когда я стал смеяться. Вот уж чудовище… Я только потом сообразил, что эта реакция была самой удачной, нарочно не придумаешь, право слово… А она настолько злобна, что ей и в голову не приходит, что у людей могут быть какие-то человеческие чувства.
Эльжбета кивнула:
— Мне всегда бывало неприятно, когда ты так говорил о ней. Ведь она — Градиль… Но ты прав. Она на самом деле такая, даже хуже.
— Не говори так. Здесь нельзя.
— Потому что записывают? Теперь я это знаю, мне один твой друг сказал. Но я хочу, чтобы она услышала. Хочу сама ей все сказать. Она так старалась нас разлучить!..
И похоже, что это ей удалось, мрачно подумал Ян, она победила. Видеть Эльжбету — такой близкой и такой недосягаемой — было невыносимо.
— Теперь иди, — попросил он. — Только потом приходи еще, обещаешь?
— Конечно!
Он упал на койку, спиной к окошку, чтобы не видеть, как она уходит. Все кончено. Единственным человеком, кто мог бы что-нибудь сделать, чтобы его спасти, был Гизо. Но Гизо мертв. Градиль специально спровоцировала его; знала, что так получится. И убила тоже специально, знала, что за такое короткое время никто другой ничего не сможет сделать. Друзья у него есть, и немало, но они беспомощны. И враги тоже есть. Все, кто ненавидит перемены и во всех бедах винит его, — таких, наверно, большинство на этой планете. Ну что ж, он сделал для них все, что мог. Не слишком много… Хотя, если корабли все же придут — будет чем встретить их, зерно здесь… Однако местным жителям и в голову не придет воспользоваться этим преимуществом. Они снова будут униженно кланяться — чего еще ждать от этих крестьян? — и вернутся на поля, в свое вечное рабство, будут и дальше влачить свое жалкое существование, без награды, без будущего…
А он вот успел хоть чуть-чуть пожить с Эльжбетой. Это было прекрасно. Лучше хоть немного, чем вовсе ничего. И у нее теперь будет сын. Хорошо, чтобы сын… Нет, лучше дочка. Слабый пол здесь не наследует землю, но живут они вроде подольше и чуть счастливее… Впрочем, это все чистейшие теории, если корабли не придут. На изношенной технике можно переправить на север большую часть людей — но только один раз, не больше. Скорее всего, они даже этого не сумеют сделать. Без него не сумеют, некому будет это организовать.
