— Еще кто-нибудь не спит? — спросил он.

— Да нет, — ответил Отакар. — Может, кто-нибудь и поднимается, если отлить приспичило, но тотчас падает и засыпает. Это же была форменная пьянка. Но что ты затеял?

— Сейчас расскажу. Но сначала хочу уточнить некоторые факты. Перед началом перехода мы повздорили с Хайном Риттершпахом. Он утверждает, что я его ударил. Он лжет. Там был свидетель — Лайош Надь.

Все повернулись к Лайошу. Он попытался укрыться от их взглядов, но деться было некуда.

— Ну, Лайош? — подтолкнул его Ян.

— Да… Я там был… Я не все слышал, что вы говорили…

— А я об этом и не спрашиваю. Ты только скажи, ударил я Хайна или нет.

Лайошу очень не хотелось говорить — но он уже был втянут в это дело. В конце концов он помотал головой:

— Нет. Ты его не бил. Был момент, я подумал, что вот сейчас кто-то кого-то треснет, уж очень вы оба сердитые были. Но ты его не ударил.

— Спасибо. Есть еще одно дело, не такое простое. Умерли несколько детей. Умерли от укусов каких-то насекомых, когда мы двигались через джунгли. Вы все об этом знаете. Мне пришлось принимать трудное решение. Я не остановил поезда, чтобы дать доктору возможность добраться до них. Быть может, я был не прав. Быть может, остановка могла бы их спасти. Но безопасность всех я поставил выше безопасности нескольких человек, хоть это и были дети. Это на моей совести. Если бы мы остановились, — быть может, доктор смог бы что-нибудь…

— Нет! — громко перебил его Отакар. — Ничего он не смог бы! Я все слышал. Слышал, как старый Беккер связался с ним и кричал. Но тот же Росбах — а они звереют, когда на них кричат, — так он кричал еще громче. Кричал, что ничего не может сделать, кроме укола сыворотки, а это и так уже сделано… И костерил на чем свет стоит идиотов, что позволили открыть окна, включая самого Беккера.

— Хотел бы я это услышать! — восхитился Эйно.

— Я тоже, — с улыбкой поддержал его Гизо.

— Спасибо, Отакар, — сказал Ян. — Я рад был узнать эти подробности по нескольким причинам. Только что вы узнали все детали обвинений против меня. Я считаю, что это лживые обвинения. Но если главы семей хотят, чтобы я предстал перед судом, — я готов.

— Какой суд? — удивился Отакар. — Следствие — еще куда ни шло. Но суд может состояться только после того, как обвинения будут доказаны. Как же иначе!

Все закивали, соглашаясь; Ян подождал, пока затихнут комментарии, а когда все умолкли — продолжил:

— Я рад, что все мы едины в этом. А теперь могу рассказать, что произошло. Пока вы праздновали, главы семей собрали тайное совещание. Они схватили меня и упрятали под замок. Потом состоялся суд по тем обвинениям, что я вам изложил, — заочный суд, — и меня признали виновным. Если бы я не бежал, то сейчас мог бы уже умереть. Таким был их приговор.

Сначала ему просто не поверили. Потом, когда правда дошла до сознания присутствующих, шок сменился ожесточенной яростью.

— Вы не верьте мне на слово, — предложил Ян, — это слишком важное дело. Хайн с одним проктором заперты в кладовой, они подтвердят…

— Да не хочу я слушать, что скажет Хайн! — воскликнул Отакар. — Слишком много он врет всегда. Я тебе верю, Ян. Мы все тебе верим. — Остальные снова закивали. — Ты просто говори, что надо делать. И людям надо рассказать. Нельзя, чтобы эти мерзавцы вышли сухими…

— Выйдут, — возразил Ян. — Еще как выйдут, если только мы им не помешаем. Просто рассказать людям — этого мало. Ты можешь себе представить, чтобы кто-нибудь из семьи Тэкенгов восстал против старика? Нет, вряд ли — я не могу. Я хочу предстать перед судом, действительно хочу. Но — как положено по Книге законов. Публично, чтобы все слышали каждое свидетельство. Я хочу, чтобы все было открыто. Но главы семей постараются этого не допустить. Значит, мы должны их заставить.

— Как?

Наступило молчание. Все ждали, что скажет Ян, и горели желанием ему помочь. Но как далеко они могут пойти? Ян интуитивно понимал, что если они задумаются над тем, что собираются делать, — то остановятся. Но если сейчас возьмутся все разом, пока злость не прошла, то могут и сделать. А обратного пути уже не будет, важно начать. Сейчас у них возникли революционные мысли, а предстоят — революционные действия… Он заговорил осторожно, взвешивая каждое слово:

— Без электроэнергии ничего работать не будет. Эйно, как проще всего на время вывести из строя тягачи? Снять компьютерные программные блоки?

— Слишком сложно. — Инженер решал сугубо техническую задачу и не задумывался о том, какое чудовищное преступление они обсуждают. — По-моему, лучше всего вытащить многоканальный штекер в системе управления. Просто выдернуть пробки с обеих сторон и забрать кабель. Тут дел-то на пару секунд.

— Отлично. Так мы и сделаем. И на танках тоже. И соберем все кабели в шестом танке, самом большом. А потом разбудим всех — и расскажем, что произошло. И заставим старейшин немедленно устроить судебное разбирательство по всем правилам. А когда оно состоится — поставим кабели на место и вернемся к работе. Что скажете?

Он задал вопрос как ни в чем не бывало, хотя его решение было наиважнейшим. Это поворот настолько крутой, что пути назад уже не будет. Если они сообразят, что сейчас берут в собственные руки власть принимать решения — единственную реальную власть, какая вообще существует, — могут и призадуматься. Еще минутное колебание — и он пропал.

Но собравшиеся были технари, механики, — и никогда не мыслили подобным образом. Они просто хотели исправить явную несправедливость.

Все шумно обрадовались и начали распределять обязанности, готовясь к операции. Только Гизо Сантос не принимал участия в общем ликовании, а сидел, пристально глядя на Яна большими умными глазами. Ян не дал ему никакого поручения и вскоре остался наедине с молчаливым начальником связи. Когда все разошлись, Гизо заговорил:

— Ты понимаешь, что ты затеял, Ян?

— Да. И ты тоже. Я нарушаю все правила и ввожу новые.

— Это что-то гораздо большее. Правила, однажды нарушенные, никогда уже не вернутся. Главы семей не захотят…

— Мы их заставим.

— Я знаю. И могу назвать это подходящим словом, даже если ты не назовешь. Это революция. Верно?

Ян несколько долгих секунд смотрел в угрюмое лицо Гизо.

— Да, это революция, — согласился он наконец. — Тебе эта мысль отвратительна?

Гизо медленно расплылся в широкой улыбке.

— Отвратительна? По-моему, это прекрасно! Рано или поздно это должно было произойти. Как раз об этом написано в книге «Класс и труд: извечная борьба».

— Я никогда не слышал о такой.

— О ней мало кто слышал. Мне ее дал один человек из команды корабля. И сказал, что это невидимая книга, ее нет ни в одном списке, но где-то существуют несколько эталонных оригиналов, и с них делают дубликаты.

— Ты связался с опасным делом…

— Знаю. Он пообещал привезти еще — но больше я его не видел.

— Нетрудно догадаться, что с ним стряслось. Так, значит, ты со мной? Быть может, эта заваруха окажется еще серьезнее, чем ты думаешь.

Гизо обеими руками схватил Яна за руку:

— С тобой! До конца! Во всем!

— Прекрасно. Тогда ты можешь помочь мне прямо сейчас. Я хочу, чтобы ты пошел со мной на склад, где заперты Хайн со вторым проктором. Они были готовы привести приговор в исполнение, значит, оба знают о тайном суде. Это наши свидетели.

Когда они шли к складу, кто-то уже поднялся и бродил по улице. Дверь склада была распахнута настежь, так, как Ян ее оставил…

Но и дверь кладовки оказалась открытой, а оба проктора исчезли.

Ян быстро осмотрел все вокруг — в здании склада никого не было.

— Куда они подевались? — спросил Гизо.

— Это неважно. Важно, что времени у нас в обрез: нам надо начать раньше, чем начнут они. Быть может, еще успеем. Пошли.

Они побежали к неподвижной, безмолвной колонне танков, глубоко увязая в пыли и не обращая внимания на изумленные взгляды людей, встречавшихся им по пути. Задержать их никто не пытался. Вскоре Ян запыхался и перешел на шаг.