Ростом он был под метр девяносто. На его огромное тело был накинут просторный цветастый халат, как на циркового слона. Можно было бы подумать, что он выглядит смешно, но никому не пришло бы в голову смеяться над ним. Он слишком много видел, слишком много сделал и был слишком уверен в своей силе — несмотря на то, что шевелил губами при чтении и хмурился, складывая в слова буквы телеграммы.

— Подожди, мне нужно сделать копию, — сказал он, дочитав до конца. Билли кивнул, готовый ждать сколько угодно в этой прохладной, богато обставленной комнате. — Ширли, где, черт подери, блокнот?! — закричал О’Брайен.

Из-за двери слева послышалось приглушенное бормотание, О’Брайен открыл ее и вошел в комнату. Взгляд Билли машинально последовал за ним и наткнулся на кровать с белыми простынями и лежавшую на ней женщину.

Она лежала спиной к двери, совершенно голая, рыжие волосы разметались по подушке. Кожа у нее была бледно-розовая с коричневатыми веснушками на плечах. Билли Чун стоял, не двигаясь, дыхание у него перехватило: женщина находилась в каких-то трех метрах от него. Она положила ногу на ногу, подчеркнув округлость пышных ягодиц. О’Брайен о чем-то с ней говорил, но слова доносились, словно лишенные смысла звуки. Тут она перевернулась на другой бок и увидела в дверях Билли.

Он ничего не мог сделать: ни сдвинуться с места, ни отвести взгляд. Она увидела, что он смотрит на нее.

Женщина в постели улыбнулась ему, затем подняла красивую руку, обнажив приподнявшиеся груди с розовыми сосками — и дверь захлопнулась. Видение исчезло.

Когда спустя минуту О’Брайен открыл дверь и вышел, на кровати уже никого не было.

— Ответ? — спросил Билли, забирая дощечку.

Неужели этому человеку его голос казался таким же странным, как и ему самому?

— Нет, никаких ответов, — сказал О’Брайен, открывая дверь в коридор.

Время теперь текло для Билли удивительно медленно: он отчетливо видел открывшуюся дверь, блестящий язычок замка, металлическую пластинку на двери. Почему все это важно?

— Мистер, а вы не дадите мне на чай? — спросил он, чтобы как-то потянуть время.

— Проваливай, парень, пока я не дал тебе под зад.

Билли очутился в коридоре, и после прохладной квартиры жара показалась в два раза сильнее. Точно такое же ощущение он испытал, впервые оказавшись рядом с девушкой. Билли прислонился лбом к стене.

Даже на картинках он никогда не видел такой женщины. Все те, с кем ему приходилось спать, производили совсем другое впечатление: тощие руки и ноги, такие же грязные, как у него, рваное нижнее белье…

Конечно. Единственный замок во внутренней двери связан с системой сигнализации. Но сигнализация отключена — он видел болтающиеся провода. Он узнал обо всем этом и многом другом, когда Сам-Сам был предводителем «тигров». Они пару раз вламывались в магазины, а потом Сам-Сама пристрелили легавые. Простейшая отмычка откроет эту дверь в одну секунду. Но что у него может быть общего с незнакомой красавицей? Она улыбнулась, ведь так? Может, она ждет там, когда старый хрыч отправится на работу?

Все это полная чушь, и Билли знал об этом. У них не может быть ничего общего. Но она же улыбнулась? Можно быстренько обделать дельце, пока не починили сигнализацию, ведь он разобрался в расположении квартир, если только как-то проскочить мимо этих идиотов на входе. Он тихонько спустился по лестнице, осторожно оглянулся, перед тем как выйти из-за угла, и бросился в подвал.

Нужно хватать удачу за хвост. В подвале никого не оказалось. Билли обнаружил окно, сигнализация на нем тоже была отключена. Может, весь дом такой? Может, меняют всю систему или она сломалась и ее не могут починить, но это неважно. Стекло было покрыто пылью, Билли протянул руку и нарисовал на нем сердечко, чтобы можно было узнать его снаружи.

— Долго тебя не было, парень, — сказал швейцар, когда Билли появился в вестибюле.

— Пришлось подождать, пока он сделает копию и напишет ответ. Ничего не поделаешь, — с совершенно искренним видом соврал Билли — это было нетрудно.

Швейцар не стал смотреть на дощечку. Решетка с шипением отъехала в сторону, и Билли вышел по мостику на многолюдную, грязную и душную улицу.

Чуть тише гудения кондиционера раздавался постоянный звук, который ухо воспринимало, но уже не слышало, — пульсирующее грохотание города, скорее ощущаемое, чем слышимое. Ширли это нравилось, ей нравились его отдаленность и чувство безопасности, которое давали ей ночь и толстые стены. Было поздно. Светящиеся цифры на часах показывали 3.24, потом они бесшумно сменились на 3.25.

Рядом с ней на широкой кровати ворочался и бормотал что-то во сне Майк, а она лежала совершенно неподвижно, боясь его разбудить. Через минуту он успокоился, натянул простыню на плечи, дыхание его стало медленным и равномерным. Она расслабилась. Пот у нее на коже испарялся от движения воздуха, и от этого она ощущала странное удовлетворение. До прихода Майка она пару часов поспала, и этого оказалось достаточно.

Она медленно встала и пошла по комнате в потоке воздуха, омывающего ее тело. Она провела руками по телу и, коснувшись груди, поморщилась. Он чересчур груб. Завтра у нее на теле будет сплошной синяк, и придется накладывать толстый слой грима, чтобы скрыть это безобразие. Майк очень сердится, когда видит у нее синяки или еще какие-то изъяны, хотя, похоже, никогда об этом не думает, причиняя ей боль. Над кондиционером шторы чуть раздвинулись, и в комнату заглянули тьма города, редкие огни, напоминавшие глаза зверей. Она быстро задернула шторы и удостоверилась, что они больше не расходятся.

Майк издал гортанный булькающий звук, которого можно было испугаться, если к нему не привык. Но Ширли слышала его достаточно часто. Когда он вот так храпит, это означает, что он очень крепко спит. Можно принять душ, а он об этом и не узнает! Ее босые ноги бесшумно прошли по ковру, и она медленно, без щелчка закрыла за собой дверь ванной комнаты.

Наконец-то! Она включила флюоресцентное освещение и улыбнулась, оглядывая пластмассово-мраморное убранство этого помещения и золотистые приборы, блестящие и отражающие свет. Стены были звуконепроницаемы, но если он спит не очень крепко, то может услышать, как шумит вода в трубах. Внезапно испугавшись, она встала на цыпочки, чтобы посмотреть на отметку водомера. Да, облегченно вздохнула она, Майк его не включил. При теперешних ценах на воду — неважно, сколько он наворовал, — Майк отключал воду, запирал водомер на весь день и запрещал ей принимать душ. Но сам всегда принимал душ. А ей приходилось это делать украдкой, и по счетчику он ни разу об этом не догадался.

Вода была восхитительно холодной, и Ширли стояла под душем дольше, чем собиралась. Она виновато посмотрела на счетчик. Вытершись, полотенцем стерла все до единой капли в ванне и на стенах, а потом засунула его на самое дно корзины для грязного белья, куда уж он точно не сунется. После душа она почувствовала себя чудесно. Пудрясь, она улыбалась себе в зеркало.

Тебе двадцать три, Ширли, и размер одежды у тебя не менялся с девятнадцати лет. Разве что грудь — теперь она носила лифчики побольше. Но тут все нормально, потому что мужчинам именно это и нравится. Она достала из шкафа халат и надела его. Когда она вошла в спальню, Майк по-прежнему сопел. За последние три дня он здорово измотался — вероятно, устал таскать по жаре свой вес. За год, что она жила здесь, он набрал, должно быть, килограммов восемь; судя по всему, они пошли в живот. Но, похоже, это его не беспокоило, и она пыталась этого не замечать.

Она включила телевизор и пошла на кухню что-нибудь выпить. Дорогие вина, пиво и единственная бутылка виски предназначались исключительно для Майка, но она не возражала. Ей было все равно что пить, лишь бы было вкусно. Тут была бутылка водки, и Майк делал из нее всевозможные напитки. Особенно вкусной она получалась с апельсиновым концентратом. Если добавить немного сахара…