— Это оскорбление! — вопил Цитуридис. — Вот так запереть меня!..
— Как она?
— Вагон грязный, пыль, никаких условий!
— Я спрашиваю, как она?
Его холодная злость проняла доктора, тот отступил на шаг.
— С ней все в порядке, насколько это возможно в таких условиях. Сейчас она спит. Легкое сотрясение, не более, в этом я уверен. Вполне можно ее оставить, что я и делаю.
Он подхватил свою сумку и заторопился к выходу. Яну хотелось зайти в вагон, но он боялся разбудить Эльжбету. И тут услышал ее голос:
— Ян? Это ты?
— Да. Я пришел.
Она лежала, опершись на локоть, на куче одеял, которые собрал по вагону доктор. На голове белела повязка. В полутьме было видно ее лицо, такое же белое, как бинты.
— Ян, что случилось? Я помню, как мы с тобой разговаривали. А потом?
— Градиль устроила мне ловушку, а ты была приманкой. Риттершпах и его люди. Чего они хотели — схватить меня или убить — не знаю. Но что бы там ни было — вышла осечка, когда ты ввязалась. Боюсь, что я… я из себя вышел.
— А это плохо?
— Да, для меня плохо. Не думал, что так получится, но Риттершпах мертв.
Она тихо охнула и отняла у него свою руку. Ей претило любое насилие.
— Мне очень жаль, — сказал он. — Я не хотел никого убивать.
— Но ведь ты же нечаянно, правда? — спросила она не очень уверенно.
— Да, нечаянно. Но я снова сделал бы то же самое, если бы пришлось. В точности то же самое. Я не пытаюсь оправдываться, только объясняю. Он ударил тебя, и ты упала. Я подумал, он тебя убил. У них были дубинки, и трое против одного — я должен был защищаться… И вот так это кончилось.
— Я понимаю. Но смерть — насильственная смерть — это ужасно.
— Оставим это. Я не могу заставить тебя мыслить и чувствовать так же, как я. Хочешь, чтобы я ушел?
— Нет! — невольно вскрикнула Эльжбета. — Я только сказала, что мне это трудно понять. Но это вовсе не значит, что я стала относиться к тебе иначе. Я люблю тебя, Ян, и всегда буду любить.
— Надеюсь. Я поступил неразумно, может быть, и вовсе глупо… И то, что я сделал это из любви к тебе — вряд ли меня оправдывает… — Он снова взял ее за руку, рука была холодная. — И я пойму, если ты проклянешь меня за то, что я сделал потом. Забрал тебя в поезд и увез. Когда на нас напали, мы как раз говорили об этом. Но ответа твоего я так и не услышал.
— Разве? — Она улыбнулась в первый раз. — Так ведь здесь только один ответ, другого и быть не может. Градиль я буду слушаться всегда. Но здесь ее нет и приказывать некому — кого же мне слушаться? Значит, я могу любить тебя, как мне всегда хотелось, могу все время быть с тобой.
— Ян!.. Ян!..
Голос снаружи он расслышал только с третьего раза. Чувствовал, что улыбается блаженной, глупой улыбкой… Не в силах вымолвить ни слова, он нежно прижал ее к себе, потом отодвинулся и встал.
— Мне надо идти. У меня просто нет слов…
— Я знаю. Не надо слов. Я сейчас посплю, ладно? Мне уже гораздо лучше.
— Поесть чего-нибудь, попить — не хочешь?
— Ничего. Только тебя. Приходи поскорее.
Второй водитель танка свесился из люка.
— Ян, у меня связь. Семенов спрашивает, почему остановились и когда сможем двигаться дальше.
— Как раз его мне и надо. Скажи — двинемся сразу, как только я поднимусь к нему на тягач. Поехали.
Семенов снова был начальником поездов. Теперь семьи, со всеми их проблемами, остались позади, и Ян отдал ему первый тягач. Сейчас проблемы могли возникнуть только с Дорогой, их проще было решать, сидя в головном танке. Ян забрался по лесенке в водительский отсек тягача, и Семенов двинул поезда вперед, едва захлопнулась дверь.
— Из-за чего задержка? — спросил Семенов. — Ты же сам все время твердил, что каждый час дорог.
— Пойдем в машинный отсек, там расскажу.
Пока инженер не поднялся наверх и не закрыл за собой люк, Ян молчал. Потом сказал:
— Я хочу жениться.
— Знаю. Но об этом тебе надо говорить с Градиль. Я могу замолвить за тебя словечко, если хочешь. В законе точно не указано, за члена какой именно семьи девушке нельзя выходить замуж. Но это решает Градиль.
— Ты меня неправильно понял. Ты — глава семьи, следовательно, можешь оформить брак. Я прошу тебя сделать это сейчас же. Эльжбета здесь, в поезде.
— Не может быть!
— Но она здесь, поверь. Ну, что скажешь?
— Градиль никогда бы не позволила.
— Но ее нет здесь и запретить некому. Так что думай сам. Хоть раз в жизни имей собственное мнение и решай без подсказки. Если это сделать — то отменить будет уже невозможно, а эта злобная карга ничем не может тебе навредить.
— Дело не в ней. Закон…
Ян с омерзением сплюнул и растер плевок подошвой сапога по стальному полу.
— Вот он, закон твой! Его же изобрели специально для вас, ты не знаешь? На Земле нет ни семей, ни глав, ни запретов на браки между специально выбранными группами людей. Ваши так называемые законы — фикция, сочиненная наемными антропологами. Общество на заказ, которым легко и просто управлять. Они поковырялись в учебниках, собрали по кусочку из разных общественных формаций — и состряпали общество, в котором население должно быть покорным, исполнительным, трудолюбивым… И тупым! Это самое главное — тупость!
Семенов не знал, удивляться или возмущаться. Он покачал головой — словно физик, которому сообщили, что все его основные законы никуда не годятся.
— Почему ты так говоришь? Не можешь же ты на самом деле так думать. Раньше я от тебя ничего подобного не слышал.
— Конечно, не слышал. Это было бы самоубийством для меня. Риттершпах, вдобавок к остальным своим прелестям, был еще и полицейским осведомителем. При появлении кораблей он доложил бы обо всем, что я сказал, — после чего я бы и дня не прожил. Но раз корабли не пришли, это теперь уже неважно. Все изменилось. Я могу рассказать тебе о старушке Земле, хочешь?
— Я не стану слушать твои выдумки.
— Правду, Семенов… Правду!.. Впервые за всю жизнь ты можешь услышать правду. Давай я расскажу тебе о цивилизациях. Их создало человечество. Эти образования искусственные, придуманные — так же как, скажем, колесо. Их было много, разных, и каждая действовала по-своему, стараясь выжить и сохраниться… Но теперь это все давняя история, а на Земле остались только два класса: те, кто правит, и те, кем правят. А еще осталась мгновенная смерть — для каждого, кто пытается что-то изменить. И вот это последнее, монолитное общество распространилось даже на звезды. На все сытые, благополучные миры, которые открыло и освоило человечество. Но не на все звезды, а только на удобные для жизни. А когда нужно освоить планету неудобную — такую, как ваша, — тогда зовут прирученных профессоров и дают им заказ. Будьте любезны — обеспечьте нам цивилизацию устойчивую и послушную, потому что любые проблемы могут отразиться на производстве продовольствия, а его нужно много и подешевле. Этакую прелестную безграмотную цивилизацию, потому что для фермерской работы много ума не надо. Но технические навыки необходимы, так что это придется позволить. Так что кусочек оттуда, кусочек отсюда — выбрать, сбалансировать, перемешать, — и вот вам бета Возничего III. Ваша планета. Терпеливые фермеры, всю жизнь проводящие в рабстве и тупости…
— Прекрати! Я не хочу больше слушать, это ложь! — Семенов был шокирован едва ли не до потери речи.
— Чего ради я стал бы лгать? Тем более теперь? Если корабли не придут, то мы все очень скоро погибнем. Но оставшееся время я намерен прожить человеком снова, а не молчаливым рабом вроде вас. У вас, по крайней мере, есть хорошее оправдание: вы порабощены глупостью, недостатком знаний. А я был порабощен страхом. За мной постоянно следят, в этом я не сомневаюсь. Пока я не высовываюсь — не причиняю никаких хлопот, — со мной все в порядке. И было все в порядке, вот уже несколько лет… Надзиратели рады, что я здесь. На этой планете я не более опасен, чем в тюрьме, — а они могут использовать мои знания, опыт… Но они могут обойтись и без меня. Пока что им жалко выбрасывать годы и деньги, потраченные на мое образование. Но если я начну им мешать — я труп. Они послали меня сюда, чтобы как-то использовать мои способности. Послали, твердо пообещав, что я смогу спокойно прожить здесь весь срок заключения и никто меня не потревожит. Но если я скажу хоть слово о том, какова на самом деле жизнь в других мирах, — я умру. Так что я уже мертвец. Понимаешь ты это, Семенов? Если корабли не придут, то я мертвец вместе с вами. Если они придут с теми же экипажами на борту, что и раньше, и ты скажешь им одно лишь слово — я опять мертвец. Так что я отдаю себя в твои руки. И делаю это по самой древней из всех мыслимых причин, Семенов. Любовь. Пожени нас, Иван, ничего больше от тебя не требуется.
